8 марта как День гендерного принуждения

В преддверии праздничной истерии, которая скоро охватит Россию в связи с международным женским днем, хотелось бы сформулировать основные социальные и гендерные тезисы, описывающие ситуацию на данный момент, когда в современном мире архаичные модернистские женские образы стремительно теряют актуальность. Действительно, оглянитесь вокруг. Где те самые плакатно-каноничные «работницы» и «крестьянки»? Где «матери» и домохозяйки, во всяком случае, в их архетипическом виде? Где, в конце концов, роковые женщины? Их практически нет.

Роковая женщина — это вообще комический тип для 21-ого века, онтологически фриковый. Впрочем, роковая женщина была фриком всегда. Ее романтизировал целый отряд альфонсов и опрометчиво-талантливых писателей. Роковая женщина была дурой всегда. Тогда. Здесь и сейчас. И даже до своего рождения. Была она дурой в роли Бовари. Но и в роли Карениной, бросившись на рельсы от бессубъектности, она осталась дурой, правда еще и буйной. Роковая женщина была дурой не только тогда, здесь-и-сейчас, она была ей даже до своего рождения. Оставьте надежду ее вразумлять, дурой она будет и потом.

Сейчас напрасно пытаются возродить этот образ. Сей типаж иногда мелькает в ленте, он удивительно статичен и легко узнаваем. Роковая женщина — фетишистка. Шпильки, цитаты из Ницше (где про плеть, конечно) — все это маркеры, часто — одна борьба. Местная роковая женщина имеет в качестве ориентира какую-нибудь Ренату Литвинову (кстати, абсолютно сталинский тип). Это такая советская актриса, но слегка по-богемному не в себе, как было модно в 90-х, но уже давно не. На Литвинову роковая женщина ориентируются совершенно зря. В отличие от сетевых подражательниц, актриса достаточно богата. Сетевая же — нища как церковная мышь и все, что она может привлечь своей самодемонстрацией — это в лучшем случае альфонсов, в худшем же и наиболее вероятном — городских сумасшедших (маньяков). Альфонсу, конечно, она не нужна. Но тут возможен типический альянс, так популярный на местности — альянс двух идиотов и социалистический рай — «тот самый» рай в шалаше, заваленный евразийской макулатурой.

Хорошо это или плохо, что вышеперечисленные образы исчезают и растворяются? На мой взгляд, это естественно и прогрессивно. Более того, лично мне это нравится. Ибо я не являюсь креационистом, то есть, я не верю в то, что мужчину и женщину создал некий «бог». Я также не верю в то, что мужчину и женщину создает общество. Но, безусловно, формирует, хотя с каждым годом все меньше. И этому есть вполне конкретные причины.

Во-первых, такого количества населения как раньше, необходимого для обслуживания текущей глобальной экономической модели, уже не требуется. И пусть этот тезис не покажется вам чересчур мальтузианским и «человеконенавистническим». Это реальность, которую мы должны констатировать и использовать во благо каждого ныне живущего индивида, а не прикрываться псевдогуманистическими клише, которыми лишь маскируются реальные проблемы.

Во-вторых, сегодня интересы субъекта становятся во главу угла — от экономических до экзистенциальных. Напомню, что раньше во главу угла ставились интересы больших организованных групп — государств, наций, корпораций.

В-третьих, я неоднократно писала, что последней действенной коннотацией сексуальности является экономическая. Поскольку сегодня женщины работают и зарабатывают все больше, у них фактически отсутствует необходимость предлагать себя в качестве сексуального объекта в рамках классического гендерного союза. Верней, это становится исключительно досуговой формой времяпрепровождения определенных групп, в обществе, где стремительно прогрессирует асексуальность.

Известные мне контраргументы по этим тезисам сводятся к традиционалистским мантрам о сакрализации секса, телесности как таковой и бравированию цитатами Отто Вейнингера и Юлиуса Эволы. Поскольку традиционализм есть не более, чем фундамент для тоталитарного (патерналистского) государства, я заранее могу опровергнуть их как неактуальные и беспомощные. В сущности, все обожествление эротизма сводится к креационистскому библейскому концепту «плодитесь и размножайтесь», который сам по себе является манипулятивным и авторитарным, но не смысловым.

Теперь следите за руками! Сначала «бог», потом «государство» и лишь теперь — «индивид и его интересы». Было ли когда-то общество более свободным, чем сейчас? Я продолжаю утверждать, что современный мир — есть лучший из возможных, хотя, безусловно, и он нуждается в улучшении.

Итак, гендер как социальная проекция биологического пола претерпел значительные изменения с момента своего появления, а именно — сошел на нет, превратившись из важной функции, регулирующей численность, в опцию формального характера. Несмотря на взрывной рост феминистского движения, проблемы им освещаемые, также не имеют под собой достаточно радикальных оснований. Хотя оно и сыграло значительную роль в деактуализации патерналистского общества.

Само по себе заострение внимания на половых и гендерных вопросах — есть возвращение в архаику и социализм. Особенно в странах третьего мира. А протаскивание отживших конструкций в «будущее, которого нет», лишь добавляет им абсурдности. Однако количество желающих осуществить это увеличивается прямо пропорционально степени общественно регресса. Именно поэтому непосредственно «женский день» в России превратился в государственный гендерный триггер, запускающий целый каскад вторичных процессов.

Сейчас мы наблюдаем массовые советские ритуалы, чудовищные в своей пошлости и дешевости исполнения. «Ведь важно внимание, а не ресурс», — как сказали бы их апологеты. Конфеты, мимозы, колготки по скидке, фальшивые комплименты и флирты на грани фола. Обильно залакированные «Путинкой». Все вышеперечисленное вызывает у здорового организма лишь закономерное отвращение.

Чувствую ли я себя женщиной? Нет. И в этом утверждении нет ни невротического самоотрицания, ни вычурного кокетства. Признаться честно, я вовсе не думаю об этом. Да, меня крайне интересует мой внешний вид, но будь я мужчиной, он интересовал бы меня не меньше. Анализируя ситуацию, я понимаю, что задумываться о «женскости», о половой принадлежности, в принципе, всякий раз вынуждало меня общество. От школы, с унизительным разделением уроков труда до неудачных попыток профанировать мою сущность, подвязав под участие во всеобщем безумном гендерном карнавале. Причем любопытно, что заставить меня присягнуть женскому полу пытались как традиционалисты, так и феминистки, отрицающие тот очевидный факт, что для того, чтобы избежать или максимально нивелировать общественное гендерное принуждение, достаточно просто самой не идентифицировать себя как женщину. Лично я как субъект имею на это полное право. Чего и вам желаю.