Posted 5 октября 2014, 20:00
Published 5 октября 2014, 20:00
Modified 8 марта, 04:01
Updated 8 марта, 04:01
В сухие сообщения новостных агентств «скончался Юрий Петрович Любимов» вчитываешься так, как будто тебе сообщают не о смерти старого человека, но об исчезновении Джомолунгмы.
Полвека Юрий Любимов был Джомолунгмой нашего театра.
Бывают люди, которые идут по жизни, как по паркету. Описывая их линию судьбы, биограф то и дело используют союз «благодаря»: благодаря семейным связям или расположению звезд, благодаря удачному стечению обстоятельств… Юрий Любимов шел по жизни всегда «вопреки» предложенным обстоятельствам.
Внук раскулаченного деда, сын посаженного крестьянина-отца, Любимов сумел стать фаворитом новой власти: семь лет прослужил в ансамбле песни и пляски в НКВД. Рослый, ладный, со жгучими цыганскими глазами, он на сцене Театра Вахтангова играл роли героев-любовников и «наших хороших парней» вроде Олега Кошевого из «Молодой гвардии». Лауреат Сталинских премий, женатый на Людмиле Целиковской, главной иконе советского кинематографа, он в 46 лет сумел начать новую страницу жизни, как с чистого листа.
В возрасте, когда собирают дивиденды с нажитого капитала, Юрий Любимов со своими студентами из Вахтанговского училища показал «Добрый человек из Сезуана» – спектакль, который начал новый отсчет послесталинской театральной истории.
Созданный им Театр на Таганке был не просто политическим театром в тоталитарной стране. Он был местом, где зрители дышали ворованным воздухом свободы. Как вспоминал Жванецкий, это было время, когда тот или иной спектакль «Таганки» было «нельзя не смотреть»: «10 дней, которые потрясли мир» и «Послушайте», «Деревянные кони» и «А зори здесь тихие...», «Гамлет» и «Обмен»… Юрий Любимов собирает поразительную актерскую команду и находит союзника и единомышленника – лучшего театрального художника второй половины ХХ века Давида Боровского.
«Таганка» становится островом свободы в море советского официоза. И «погреться» на ее огонек приходят артисты, художники, писатели, поэты, ученые, космонавты и люди всех профессий и сословий...
Сдача каждого спектакля напоминает сражение. Годами страна наблюдает, как один отдельно взятый художник борется с государственной громадой. Когда после интервью английской газете «Таймс» Любимов был уволен из театра и исключен из партии, казалось, история пришла к логическому финалу. Диссидент-одиночка навсегда останется за «железным занавесом», вычеркнутый из нашей культуры. Но прирожденный победитель, Любимов вернулся «со щитом».
Он вернулся в страну, неузнаваемо изменившуюся, где ему предстояло пройти через разделение театра, расставание с учениками, равнодушие общества. Ему пришлось начать жизнь еще раз заново: собрать новых актеров, сформировать новую репертуарную афишу, создать, по сути, новую «Таганку».
Он будет ставить Кафку и Пушкина, Грибоедова и Софокла, обэриутов и своего друга Тонино Гуэрру. Он будет строить театр, абсолютно непохожий на свой легендарный портрет. И только режиссерский фонарик в зрительном зале оставался неизменным. С благоговением и страхом разглядывая его импозантную седоголовую фигуру, каждый, кто вырос на его спектаклях (а в этом числе вся театральная Россия), понимал, что видит перед собой человека, чья жизнь уже вместила несколько эпох.
В то время ему предложили стать участником-номинантом «Золотой маски», и Юрий Любимов отказался с чеканным достоинством: не осталось наград, которые я хотел бы получить, и соперников, с которыми мне было бы интересно конкурировать.
Но в России редки благостные концы а-ля олимпийская старость Гете.
Накануне своего 94-летия Мастеру снова пришлось уйти из созданного им театра. 6 июля 2011 года Департамент культуры Москвы сообщил об освобождении Любимова от должности художественного руководителя и директора Театра на Таганке по собственному желанию. Главный режиссер покинул Театр на Таганке 16 июля, не попрощавшись с актерами, и больше порога своего театра Мастер не переступал.
Он успеет поставить «Бесы» и «Князя Игоря», и об этих постановках будут спорить с такой яростью, как будто речь идет о незнакомом молодом даровании, а не о давнем небожителе театрального Олимпа.
Вопреки распространенной поговорке можно сказать: «Если бы Юрия Петровича Любимова не было в нашей культуре, выдумать его бы не удалось!» Никакому человеческому воображению не под силу было бы сочинить ни крутые повороты его судьбы, ни эту крепость натуры, ни упорство характера, которое позволило ему пройти по жизни, как ледокол, взрывая, казалось бы, непроходимые торосы обстоятельств.
Может, поэтому известие о его кончине породило что-то похожее на обморочную оторопь, описанную Булгаковым: «Тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая, как молния, и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие... пришло бессмертие...»
Режиссер Кама Гинкас:
– Это огромная потеря для мирового театра. Для русского театра это потеря абсолютно невосполнимая. Наш театр, наш великий и уникальный русский драматический театр последних 50 лет держался на четырех китах. На четырех неопровержимых авторитетах: Товстоногов, Эфрос, Ефремов и Любимов. После ухода первых трех наше театральное здание сильно накренилось. Юрий Петрович, несгибаемый Юрий Петрович, уже был не в силах сопротивляться всему тому, что нахлынуло. А власти могли бы потерпеть несколько лет и не устраивать в его доме, доме Любимова, так называемый юбилей без него. Вспоминаются слова стихотворения: «Как нас чествуют и как нас жалуют! Нету их. И все разрешено».
Писатель Евгений Попов:
– Я надеялся на чудо. Надеялся, что он доживет до ста лет, как его сверстник и друг Тонино Гуэрра. Я знал, что он болеет, но вот недавно он отмечал день рождения в очень узком кругу. Там был Боря Мессерер, композитор Владимир Мартынов, верная жена Юрия Петровича – Каталина… Вроде бы хорошо себя чувствовал, как вдруг вчера это известие и сегодня этот кошмар. Еще один великий человек ушел из жизни. Они уходят один за одним – то Ахмадулина, то Аксенов… А на нашем пространстве не возникает таких же великих фигур взамен. Юрий Петрович прожил такую фантастическую жизнь. Он родился еще до Октябрьской революции, за несколько месяцев до нее. И вся его деятельность, общественная и театральная, направлена была на то, чтобы Россия окончательно не сошла с ума. Если бы не было таких людей, как Любимов, степень одичания была бы еще больше. И в те времена, еще брежневские, я всегда знал, что есть такое место – Театр на Таганке, другое измерение жизни. Я приходил туда, садился в кресло, гас свет – и я оказывался в другом мире. Мне нравилось все. То, что я был знаком с Юрием Петровичем – счастье моей жизни.
О Юрии Петровиче можно говорить очень много. Он обладал потрясающим умом, потрясающей памятью, он помнил все, он был остроумен и он – совершеннейшее дитя XX века и настоящий русский человек. Он ведь был человеком из довольно простой семьи, родом из Ярославля. Весь советский каток «прокатился» по его семье: и раскулачивание, и аресты…
Кроме того, Любимов был очень популярен как актер и даже играл в театре КГБ, который курировал лично товарищ Берия. Вспоминаются его замечательные ответы, когда Любимову запрещали играть очередной спектакль, то он этим надсмотрщикам говорил: «Так, идеологии меня учить не надо. Я сам у Берии в ансамбле песни и пляски служил». Или его знаменитый ответ, когда громили наш альманах «Метрополь», обзванивали знаменитых режиссеров и художников и советовали не идти на вернисаж. Любимов, когда ему позвонили из МГК КПСС, сказал: «Я вообще-то туда не собирался идти, но раз вы мне позвонили, то я обязательно пойду».
Вечная память. Горе.
Записала Евгения АЛЕКСАНДРОВА