После августа-91 принципиальных изменений в России не произошло

В девяностые годы, говоря о причинах перестройки, я написал следующее, имея в виду и высшую партийную номенклатуру:

«Наиболее образованная, интеллектуальная часть российского общества решила отказаться от коммунистической идеологии не столько по этическим и нравственным причинам — по причинам ее варварства и бесчеловечности, сколько из соображений сугубо прагматических, так как большевизм в конце XX века перестал соответствовать их представлениям о собственной респектабельности.» («Новый мир», 1994, №7)

А «собственная респектабельность» - это достойное место в мировой политической элите, обретение которого во все времена, при всех режимах и –измах было и остается главной целью русской правящей элиты. В этой борьбе интересы страны и населения никогда в расчет не принимались. Не принимаются и сейчас. Одно это позволяет говорить, что после августа-91 принципиальных изменений в России не произошло.

Тогда, в августе, схлестнулись разные элитные группировки – как союзные, так и республиканские. Победила та, которая посулила активной части населения развитие по пути свободы и демократии. А сейчас – вот парадокс – триумфатором может быть назван Михаил Горбачев.

Путин не совершал переворота и не делал ничего противозаконного. Путин вернул страну из девяностых с их попытками реальной демократии к демократии фасадной, задуманной в начале перестройки. Что бы ни говорила прогрессивная общественность, нынешняя правящая элита – наследники Горбачева, прямые продолжатели его дела.

Перестройка была попыткой обновления тоталитаризма, его переустройства на рациональных началах, отказа от наиболее архаичных его черт. Спустя тридцать лет после первых шагов Горбачева в этом направлении можно признать, что все удалось.

Вспомним, на что была направлена перестройка, и что возникло спустя два десятилетия. Преодоление всевластия партийного аппарата – его и в помине нет, «Единая Россия» ничего общего с КПСС не имеет. Экономика вроде рыночная, но свободного рынка нет. Она очистилась от планового маразма, интегрируется в мировую хозяйственную систему под полным контролем власти. То же и в политике. Нынешняя правящая элита обеспечила себе несменяемость без репрессий, без уничтожения элиты оппозиционной. Выборы вроде есть, но выборной демократии нет, как нет и электората, – только население.

Власть от населения независима. Главным источником ее легитимации, как и в советские времена, является признание со стороны внешнего мира, мирового сообщества, ограниченного семью государствами. Больше и не нужно. Да и одной Америки достаточно.

Сегодняшняя Россия сильнее и опаснее СССР. Сильнее она даже не в четырнадцать раз – по числу бывших союзных республик. Надо добавить еще число стран Варшавского договора и еще некоторых союзников. И дело не в финансах и экономике. Дело в освобождении от политических и идеологических издержек и рисков: нет больше необходимости учитывать интересы элит союзных республик и стран-сателлитов. Русская империя стала откровенно русской и обзавелась ближним кольцом враждебности, столь необходимым для внутреннего управления.

Все политические и экономические реформы в России не стоят ничего без артикулированного и подтвержденного конкретными шагами отказа от наднационального самоутверждения, имперского расширения, статуса сверхдержавы и участника гонки вооружений. Без этого переход России от циклической изменчивости к поступательному развитию невозможен.

Поскольку этого не произошло в трансформациях второй половины восьмидесятых-девяностых годов, можно говорить о континуитете русского тоталитаризма с 1917 года. Разрыва девяностых не было. Были модернизация и реформатирование тоталитарной системы, которая в течение ста лет находится во взаимовыгодном симбиозе со свободным миром, чего этот мир признавать не хочет.

Институциональный выход из тоталитарного прошлого был в утверждении президентства и парламентаризма, прямо противоположных советам. Новые властные институты были чужды тоталитарному устройству, но весьма быстро были поставлены на службу модернизации тоталитаризма. Однако принципиальная ошибка почти всех рассуждений как о том времени, так и о тоталитаризме в целом, - сведение всего к злокозненной власти и злонамеренной элите. Тоталитарное устройство должно быть отринуто не на уровне социума даже, а на уровне личности, на уровне самоидентификации социофора – человека. Ничего подобного в России не произошло. И элита, и социум были заинтересованы в адаптации новых институтов, новых свобод, новых возможностей к нуждам тоталитарного устроения социума и власти.

Задачи реформ девяностых были просты - обеспечить переход к формированию новой элиты при максимальной изоляции от этого процесса всего населения. Между октябрем-93 и 31 декабря 1999 года начал складываться новый тоталитарный консенсус, окончательно оформившийся на президентских выборах 2000 года. Элита создавала псевдопартии, которые были черновыми вариантами будущей «Единой России», коммунистическая оппозиция становилась частью новой системы, таковы же были и те, кто именовал себя демократами. А социум приспосабливался к жизни по новым понятиям, прекрасно понимая фасадный характер демократических институтов и законов.

Нынешняя модель русского тоталитаризма выросла из девяностых годов, хотя и пытается противопоставить себя тому времени. Континуитет наиболее заметен в главном – в имперской политике. Но и принципы властно-собственнических отношений складывались тогда. А вот чего не получилось, так это того, что, казалось, произошло во время московского стояния, - русский человек не стал субъектом собственной истории, политики, общественной жизни, так и не обретшей личностной основы.