Марина Лошак: «После каждого воскресенья реставраторы восстанавливают наши экспонаты»

«Мы обожаем нашего зрителя, но порог агрессии очень высокий.

И людям почему-то кажется, что это хороший способ – выбросить её на другого. И вообще, так кажется везде, в том числе, в музее.

Мы очень эмоциональны, вообще, как народ. В Москве много эмоций в воздухе.

И привычка выбрасывать эмоцию, это, так сказать, наша особенность.

Поэтому, смотритель это всегда буфер. Это всегда люди, которые принимают (удар) на себя.

Ясно, что как бы человек ни был стабилен, а стабильны далеко не все, особенно, когда это люди взрослые… Главный разговор, который мы ведём при приёме на работу нового смотрителя – это насколько человек стрессоустойчив. Потому что, конечно, очень много стрессов.

…Ни в одном музее мира вам не позволят подойти к картине так близко, как вы того хотите.

Есть исключения, которые феноменальны, хочу о них сказать, потому что меня это поразило. Это было в Рейксмузее в Амстердаме, который я обожаю, я считаю, что там бесподобная реконструкция, я горда тем, что они всё залили серым цветом, наша ментальность этого не позволяет, цвет стен должен быть историческим, так считается, такие нормы реставрации.

Так вот, ходила я по этому музею, мне всё показывали, а потом меня отпустили на волю и я по нему походила сама, что очень важно; музей был полон людей. Это было где-то через месяц после открытия.

Я ходила по залу и вдруг решила совершить некую подлость, провокацию такую. Я подошла к прекрасному предмету XIII века, который стоял в центре зала. Какой предмет, совершенно неважно. И я дотронулась до него, вернее, не просто дотронулась, а вот так взялась.

Думаю: сейчас что-то будет! Я хотела проверить, что будет. Мне это было важно, как знание, я вам объяснила, почему.

Ничего не было. Вообще. Не было никакого звука, не было смотрителя в зале. Вообще ничего! Вообще ничего не произошло.

И я вот думаю, дай-ка я вот дальше так, рукой (проведу). Опять – ничего. Пошла дальше: в другом, в третьем (зале) – вообще ничего не произошло.

Потом я честно поговорила с главным хранителем, потому что у нас был с ним разговор. Я говорю, это фантастика, ведь это же оригиналы всё, не слепки, а мы и слепки тоже не разрешаем трогать!

Они говорят: да, у нас так. А я говорю, а что, если дети – у вас туча детей - чего-то поскребут, или кто-то активно что-то поделает, что будет?

И хранитель мне спокойным голосом сказала: отреставрируем.

Но такое только в Рейксмузее. Это просто другой подход.

Просто оказывается, человеческое и атмосфера – важнее остального.

Я не могу сказать, что правильно, что нет, я, правда, не могу сказать. Но эмоционально я была на облаке от счастья. Просто потому, что это может быть другим.

Я просто понимаю ведь: у нас после каждого воскресенья, когда бывает очень много людей, реставраторы реставрируют наши слепки.

Кто-то хочет хвостик отломить - и отламывает. Кусочек хвостика нашей лошади прекрасной или кусочек крылышка ангела… Обязательно кто-то что-то сломает! При том, что все смотрят за тем, чтобы не слишком налетали на это. Но если этого не будет – всё обглодано будет после каждого воскресенья!

Это вот такая история. Но всё равно мы с собой боремся и пытаемся сократить эту дистанцию недопущения, потому что недопущение в музей это очень плохо. Но это не может сразу произойти.

И это страшный сон директора музея – что это может произойти, что картина может быть повреждена, что бывает в музейной практике. И у наших коллег, и в нашей практике это тоже бывало.

У Ирины Санны (Антоновой – прим. «НИ»), её страшная история, её страшный сон был, как похищают вещь – была похищена вещь из экспозиции. Во время, когда был открыт музей, это произошло очень-очень давно, она это помнила и рассказывала, и это музейная реальность, феноменальная история, которая стала мифом, случайно заметили, что во время рабочего дня была похищена небольшая вещь, Ирине Санне об этом сказали.

И она совершила очень быстрый системный поступок. Были перекрыты все входы и выходы: каждого выходившего из музея обыскивали. Что, может быть, было даже незаконно. Полицию вызвали, естественно, но это было сделано ещё до полиции. И вот этот человек, который был похитителем, - а в итоге так и не было выяснено, кто это был - он подбросил эту вещь, поставил её потихоньку возле лестницы. Неважно даже, кто это был, но важно, что он понял, что ему эту вещь из музея не вынести».

Целиком беседу с Мариной Лошак можно послушать здесь.