"Год чудес": роман об эпидемии чумы в 17 веке становится актуальным и в 21-ом

АННА БЕРСЕНЕВА, писатель

Но не стоит искать в событиях, описанных в этой книге, аналогий с происходящим в охваченном пандемией мире XXI века. Во-первых, потому что, в отличие от современных людей, жители тогдашней Англии точно знали: ни один заболевший не выздоровеет, ведь лекарства от чумы не существует. А в-главных, потому что книга Брукс - не историческая хроника, а увлекательный роман, герои которого написаны так, что их жизнь вызывает интерес вне зависимости от того, полезна ли информация, которую можно извлечь из книги.

«Чумная деревня» Иэм существует в графстве Дербишир и сегодня. Ее жители и многочисленные туристы знают, что в 1665 году после первых случившихся в деревне смертей, чтобы не распространять болезнь, было принято необыкновенное решение: всем остаться на месте, полностью закрыться от внешнего мира, помогать друг другу самостоятельно и положиться на божью волю.

Эта сюжетная рамка воспроизводится и в романе «Год чудес»: жители отдаленной шахтерской деревушки, где происходит его действие, дают друг другу слово не выходить во внешний мир, пока смерти среди соседей не прекратятся. Местный священник Майкл Момпельон, которому и пришла в голову эта идея, утверждает, что Господь воздаст им за самоотверженность. А молодая служанка Анна Фрит рассуждает практичнее: никто не пустит к себе беглецов из чумной деревни, они обречены на гибель зимой в чистом поле, так не лучше ли, если смерть все равно суждена, встретить ее в своем доме, где тебе помогут люди, поклявшиеся поддерживать друг для друга? «Пытаясь представить, какой могла быть эта женщина, как она жила и что чувствовала, я нашла голос для своего повествования», - пишет Джералдин Брукс в послесловии к своему роману.

Впрочем, о настоящей служанке неизвестно ничего кроме того, что она помогала священнику после смерти его жены от чумы. Книжная же Анна Фрит полна обаяния. Именно с ней происходит чудо преображения, которым освещается все случившееся в тот удивительный год с теми удивительными людьми.

Вот такой вступает в повествование Анна, которой нет еще и двадцати:

«Нас тогда не учили стремиться к счастью. Все детство мы слушали пуританские проповеди в церквях с голыми стенами, из-за пуританских понятий о языческой скверне утихло веселье в день субботний и смолкли церковные колокола, исчез эль из трактиров и кружева с платьев, ленты с майского дерева и смех с улиц. А потому счастье, что принесли мне сыновья и безбедная замужняя жизнь, застигло меня врасплох, точно весенняя оттепель».

Замужняя жизнь, начавшаяся в пятнадцать лет, могла, впрочем, казаться безбедной только в сравнении с беспросветностью детства, изуродованного извергом-отцом и бесчувственной мачехой. Однако она действительно была полна у Анны простого человеческого довольства и покоя:

«Я болтала о делах соседей и похождениях детей, а он неизменно глазел на меня с полуулыбкой, позволяя словам обволакивать себя. Когда поток новостей иссякал, он улыбался шире и протягивал ко мне руки. Руки у него были большие, все в трещинах, с черными обломанными ногтями, а близость для него была кратким сплетением в липкий клубок, а дальше — судорога и сон. После я, бывало, лежала под тяжестью его руки, воображая темные закрома его сознания. Мир Сэма был сырым и мрачным лабиринтом лазов и ходов на глубине тридцати футов под землей. Он знал, как отбивать известняк при помощи воды и огня; знал, сколько можно выручить за блюдо свинца; знал, на чьей выработке до конца года иссякнут запасы руды и кто застолбил чужой отвод на краю утеса. И — насколько ему было ведомо, что такое любовь, — он знал, что любит меня, что полюбил еще крепче с тех пор, как я подарила ему сыновей. Вот чем ограничивалась его жизнь».

Добрый и незамысловатый Сэм гибнет в шахте незадолго до страшного года, маленькие сыновья умирают у Анны на руках от чумы. И после всего этого она полностью отдается заботе о соседях вместе с Элинор, женой священника, которая не только учит ее грамоте и даже латыни, чтобы читать книги по медицине, но и открывает ей возможность нового, тонкого и глубокого, восприятия жизни.

«Было в ней нечто такое, что не могло, не желало видеть различий между сильными и слабыми, мужчинами и женщинами, господами и слугами, — различий, которые проводил остальной мир», - думает Анна об Элинор. О муже же ее замечает: «Я уже говорила, что черты его могли показаться заурядными, но точнее будет сказать, что при встрече вы обращали внимание не на них, а на его голос. Голос этот был так притягателен, что все ваши мысли устремлялись к словам, а не к говорящему. Его голос был исполнен света и тьмы. Света, что не только сияет, но и слепит. Тьмы, что несет не только страх и холод, но также тень и покой».

Понятно, что сознание женщины столь незаурядной, обладающей такой наблюдательностью и способностью к образному мышлению, способно в своем развитии наполнить собою целый роман. Так и происходит. Невероятно интересно следить за тем, как реалии исторической повседневности - крестьянского и шахтерского труда, правил социального поведения, старинных рецептов - соединяются с крутыми виражами Анниной судьбы.

Джералдин Брукс нашла в своем романе формулу гармоничного сочетания правды и вымысла. Поскольку эта гармония дополняется выразительностью буквально каждого персонажа, от любого из главных до любого из тех, что лишь однажды возникают на страницах, - и получилась книга, наполненная чудесами.