Анна Берсенева: "Дебютный роман Александра Соболева оказался поистине уникальным"

Анна Берсенева, писатель

К волнению и счастью, которые ощущаешь при чтении пятисотстраничного романа Александра Соболева «Грифоны охраняют лиру» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха. 2020), в какой-то момент добавляется изумление, почти растерянность. Отчетливо сознаешь, что перед тобою нечто грандиозное - стихия абсолютно живая, исполненная природной сложности и при этом организованная в соответствии с правилами, матрицами, кодами, по которым существует культура в ее высших проявлениях. Изумление лишь возрастает, когда узнаешь, что это дебютный роман. Как можно написать в качестве дебюта произведение настолько совершенное, уму непостижимо. То, что Александр Соболев филолог, разыскивающий, изучающий и издающий тексты забытых авторов Серебряного века, о котором сказал однажды в интервью «это время для меня родное, я чувствую себя так, как будто прожил там половину своей жизни», - не объясняет этот феномен. Связано изумление также и с тем, что логику этого романа невозможно объяснить законами реализма, хотя повествовательная манера на первый взгляд выглядит вполне реалистической: есть сюжет, есть психология героев, развитие их отношений, историческая фактура... Далеко не сразу понимаешь, что все это манит и мерцает с той обманчивостью, которая есть верная примета художественности.

Первой выдает себя фактура. В Москве 50-х годов ХХ века обнаруживается станция метро «Гумилёвская», в будке на углу скучает городовой, а главного героя зовут Никодимом, потому что в тридцатые годы, оказывается, была мода на дониконовскую Русь и детей называли Пантелеймонами, Епифанами и Евдокиями. Однако все эти странные обстоятельства разъясняются как раз просто: оказывается, что революция, произошедшая в 1917 году, не имела успеха благодаря усилиям «героев, проведших Россию по краю пропасти и не давших ей туда соскользнуть», поэтому после победы над красными страна продолжила нормальное развитие, а большевики переместились в Латвию, где и образовали свое маломощное государство; естественно, что в отсутствие необходимости бороться с коммунистами не случилась и Вторая мировая война. Все это не выходит за рамки обычной литературной логики, и можно припомнить тексты, в которых использовались подобные же вводные.

Есть объяснение и странному названию «Грифоны охраняют лиру»: так в романе Соболева называется рассказ писателя Агафона Шарумкина, заглавие которого происходит от рисунка водяного знака на старинной бумаге, послужившей Шарумкину для черновика. Но вот уже содержание шарумкинского рассказа уводит в более сложно устроенную сферу: два географа ведут в нем разговор о мироустройстве, причем их концепциям в мире не может быть места одновременно. Эта деталь - из тех, сквозь которые в романе Соболева уже просвечивает не сюжет и не психология, а то, что автор называет таинственным течением судьбы. Таких деталей здесь множество, именно на этот счет сказано: «Мир наполнен могучими силами, мощными силовыми линиями, но мы видим их, только когда что-то доступное нашим подслеповатым глазкам попадает в этот поток: так мы не увидим смерча, пока он не поднимет с земли всякий мусор и не проявится таким образом на внешнем плане. Такие же силы действуют и в человеческих делах».

Главными точками притяжения этих сил являются в романе Никодим и неведомый, разыскиваемый им отец, писатель Агафон Шарумкин. И вот на истории этих поисков обычная романная логика не распадается даже, а теряет актуальность, заменяясь той самой логикой мощных силовых линий, которая и определяет все происходящее в мире вообще и в «Грифонах» в частности. И если Никодим этими линиями магически притянут и на протяжении всего повествования лишь пытается их понять, то его отец находится в их эпицентре, если не сам ими и управляет. Как говорит один из персонажей: «Шарумкин действительно производил впечатление гения, причем непонятно чем: шутки его бывали дурацкие, в разговоре он не блистал, а внешне... Ну, мне трудно судить. В любом случае на киноактера точно был не похож. Но вот какое-то было постоянное ощущение, как ветерок через замочную скважину, что он знает что-то, чего мы не знаем. Или что у него свой ключ от двери, в которую нас не пустят, сколько бы мы ни стучались. Это трудно описать. Причем он не кичился, не гордился и вообще никогда не говорил об этом - но что-то такое явно чувствовал и принимал как должное. Ну вот представьте себе человека двухметрового роста: никто не говорит ему «ой, какой вы высокий», кроме, может, совсем уж чистых душ. Но все как-то имеют это в виду, и он сам не может забыть ни на секунду, а то стукнется головой».

У таких персонажей - а вернее, у таких людей - своя логика действий, и они обладают способностью экстраполировать ее на окружающий мир, в том числе на мир романа. Не стоит искать в нем сюжетных, композиционных и каких бы то ни было других просчетов - их нет. Просто этот текст подчиняется законам двухметрового гения Шарумкина, у которого своя цель, не сводящаяся к тому, чтобы простроить арки персонажей или произвести еще какие-то действия такого рода, описанные в учебниках по сценарному мастерству. И как же радует это напоминание о том, что литературой вообще-то давно освоены не только крепкие реалистические конструкции, но и повествования самого невероятного, парадоксального, выходящего за рамки обыденности свойства!

«Грифоны охраняют лиру» - текст уникальный во всех отношениях. Огромная, почти невозможная редкость встретить произведение, в котором аллюзии на Набокова - вроде «ветер немедленно засвистел, подав первую реплику в беседе» - не приводили бы к подражанию ему. Набоков, как и Бродский, и Платонов обладают свойством полностью растворять в себе каждого, кто по наивности вознамерится писать «как они». А Соболев подает эти аллюзии как редкие мячики, нисколько не утрачивая при этом своеобразия. И Толстой у него мелькает - сон, в котором Никодим слышит «бастовать надо, надо бастовать!», живо напоминает «сопрягать надо» Пьера Безухова. Да и имя Шарумкина вызывает в памяти мгновенную насмешливую пушкинскую вспышку, в которой Татьянин голосок звучит нежней свирельного напева: «Как ваше имя? Смотрит он и отвечает: Агафон».

Не менее виртуозно вплетены в текст и аллюзии на современность. Чего стоит сцена, в которой некая мадам, живо напоминающая экс-сотрудницу министерства обороны, решившую побаловаться искусством, вручает писателям премию, которой она присвоила имя няни-убийцы Бобогуловой, зарезавшей ребенка и ставшей после этого видной общественной деятельницей. Мадам интересно посмотреть, как писатели будут принимать такое из таких рук, и в целом она не ошибается относительно инженеров человеческих душ. Или вдруг возникает мимолетный персонаж рассказа Шарумкина - глава государства, который «норовит породниться со своими иноземельными коллегами по собачьей линии, преподнося им щенков из собственной псарни, а щенки те — особенной выведенной разумной породы — напитавшись интимными секретами чужих монархий, потом каким-то образом рапортуют своему патрону».

И все-таки главное, что делает роман «Грифоны охраняют лиру» необыкновенным художественным явлением, а Александра Соболева необыкновенным современным писателем, заключается не в филологически блистательных или политически ироничных аллюзиях и не в создании альтернативного исторического пространства, а в мощной мысли о том, «что новая сущность может быть создана <...> силой ума и таланта, настолько ослепительных, что неживая материя под их напором способна обратиться в живую». Именно это происходит на страницах романа, и от этого захватывает дух.

Потому что именно в этом заключается тайна искусства, к которой лишь редким авторам дано прикоснуться.