Анна Берсенева советует: не упустите "второго Фандорина"

Я очень хорошо помню начало славы Бориса Акунина. Брала тогда, в конце 90-х, для прекрасного журнала «Культ личностей» интервью у Ирины Богат, директора издательства «Захаров», и та рассказывала, как вышла первая, вторая, третья книга об Эрасте Фандорине, а реакции прессы не было, но издатели упорно рассказывали о них журналистам, потому что были уверены: такой герой, написанный таким автором в таком историческом антураже, должен быть интересен читателям.

И они не ошиблись, как мы знаем.

Время теперь, мягко говоря, тухлое: это сказывается во всем, и в деятельности журналистов особенно.

Ну так заметим же сами яркого героя, яркого автора и исторические обстоятельства, в которых редко происходит действие детективов.

Вышло уже три романа Юлии Яковлевой о Василии Зайцеве, и в них незаурядно всё - герой, авторский взгляд, стилистический способ выражения этого взгляда и даже обложки (художник В. Мяконькина их сделала их очень стильно, по-моему).

Рассказывать об этих романах мне трудновато - я вообще ненавижу самый распространенный сейчас тип литературного обзора, когда три четверти текста посвящены пересказу содержания книги, и уж тем более неприемлем этот странный способ для рассказа о детективе.

Поэтому могу только сказать, что Василий Зайцев, сотрудник Ленинградского уголовного розыска в тридцатых, придуманный Яковлевой, обладает притягательным обаянием «человека с прошлым» (таинственным), то есть не равен самому себе, то есть безусловно интересен. Ну, а обстоятельства уголовного дела, которое он расследует (в первой книге «Вдруг охотник выбегает») снова и неожиданно привлекли к себе внимание совсем недавно, и не в книге, а, к сожалению, в нынешней политической реальности.

Что же до стиля - вот характерная цитата из первого романа о Василии Зайцеве:

«Если ленинградская девушка приглашала на балет, ленинградскому мужчине следовало мобилизовать все силы: это было не просто свидание. По важности балет помещался за два шага до страшного суда – знакомства с ее подругами. В фойе уже рокотала толпа, предвкушая спектакль. Зайцев пригладил волосы перед большим, оплетенным золотой рамой зеркалом, которое презрительно сверкнуло амальгамой, нанесенной еще в те времена, когда зеркалу показывали фраки, мундиры с золотом, турнюры и бриллианты, а не убогие одежки советских служащих. Теперешнее отражение напоминало сероватую кашу. Зайцев поспешно отошел. Двери в партер были еще закрыты. Леля стояла у бархатной скамьи и вертела в руках маленький перламутровый бинокль. Зайцев купил программку у билетерши. И по лицу Лели понял, что свою первую ошибку он уже совершил. Хорошо воспитанному ленинградскому кавалеру полагалось и без программки знать, что дают сегодня вечером, кто сочинил музыку, кто хореографию, а также кто в главных партиях. Зайцев свернул программку в трубочку, сунул в карман пиджака и смущенно кашлянул. Леля сделала вид, что не заметила фальстарт, продела руку в подставленный ей локоть, и они поднялись по широкой беломраморной лестнице во второе, парадное фойе».

В этих книгах очень выразителен исторический фон, множество житейских и, я бы сказала, экзистенциальных подробностей, и все это приводится в движение детективной интригой, а потому картина времени создается ненавязчиво.

Явно будут ещё романы о неотразимом Зайцеве – и я их не пропущу.