О времени и о себе

Директор фестиваля и его организатор Михаил Бычков рассказывает, что в прошлом году посетителями фестиваля стали 40 тыс. человек: «С одной стороны, цифра внушительная, с другой – ну что такое 40 тысяч для города-миллионника? Поэтому этим летом у нас особое внимание уделяется бесплатной программе на открытом воздухе». В Воронеже прошло карнавальное шествие уличных театров, в котором приняли участие труппы из Европы и России (PAVANA, Teatr Biuro Podrozy, DEREVO, Tall Brothers). И объехавшее мир шоу Доминика Буавэна «Танец человека и экскаватора». В рамках книжной ярмарки на Советской площади состоялось чтение «Ювенильного моря» Андрея Платонова, именитые люди города и просто желающие, заранее подавшие заявку, в течение нескольких часов читали с эстрады каждый по странице великого текста… Прошли бесплатные музыкальные концерты. В частности, сербская группа Мostar Sevdah Reunion один вечер выступала в концертном зале, а на следующий день – для горожан прямо на площади. «Я надеюсь, – сказал на открытии директор фестиваля, – что эта часть программы поможет расширить число адресатов Платоновского фестиваля. Придя на концерт, вы окажетесь среди книжной ярмарки, а потом захочется уже купить билет в филармонию, где у нас выступает потрясающий азербайджанский ансамбль певца Алима Гасымова, мастера мугама (вокальные произведения на стихи древних и современных персидских поэтов), или в парк «Алые паруса», где выступает креольская певица Марлен Досена… Правда, билеты уже почти на все фестивальные мероприятия распроданы. Все-таки, похоже, за 20 лет существования воронежского Камерного театра и за четыре года Платоновского фестиваля нам удалось вырастить любознательного зрителя».

Действительно, спектакль «Последняя лента Крэппа» в постановке Оскараса Коршуноваса в Вильнюсе играют в зале для 60 человек, а в Воронеже – для 200. Историю о неудачнике, который на пороге старости пытается пройти по своему магнитофонному дневнику (он вел его всю жизнь), Йозас Будрайтис играет как лирическое стихотворение.

Не столько важны сами жизненные вехи – талант, который проиграл, женщина, которую потерял и предал, – сколько чувство стыда и боли, которое до сих пор заставляет биться сердце и плакать глаза.

Будрайтис рисует своего Крэппа точными штрихами. Долгое бормотание, почти бульканье, когда слов не разобрать. Тихий плачущий голос, чуть-чуть глотающий окончания слов (на ленте он звучит моложе и тверже). Садясь или вставая, этот Крэпп делает небольшую остановку, как бы внутренне собираясь, чтобы, не дай бог, не упасть и не споткнуться. Иногда облизывает губы – они сохнут от длинных речей. Будрайтис не пропускает ни одной детали одинокой бедной старости с ее жадностью, жалкостью и себялюбием. Он обыгрывает каждую деталь не слишком разнообразного реквизита: бананы, рулоны магнитофонных лент. Играет с каждым предметом долго, со вкусом, смакуя, но одновременно приглядываясь к странному месту, куда занесла его судьба.

Действительно, странное место, погруженное в вечный полумрак. Место, где настоящее беседует с прошлым, а будущего нет. Существует огромная литература с детальными описаниями Рая, Ада, Вечности. Есть страшная догадка Достоевского: «А что, если вечность – комната с пауками?» Оскарас Коршуновас вычитал у Беккета образ интеллектуальной вечности для неудачников, балующихся словом. Сидишь где-то на помойке, оскорбительно не нужный никому и меньше всего самому себе, и слушаешь собственный голос, который тебе пересказывает твою жизнь. Мимо скользят тени тех, кого любил и предал. И уже никогда и ничего с тобой не случится и не произойдет.

Как заезженная пластинка все повторяется воспоминание о самом счастливом дне такой долгой жизни. Лодка, плывущая по реке, голова, которая покоится на груди женщины, и вокруг тишина, какой никогда больше не слышал. Текут слезы из глаз. И вот уже не противный, шамкающий старик, а несчастная облезлая душа справляет панихиду по всем живущим…

Рядом с неудачником Беккета в пространство Воронежа заполнил собой и другой неудачник – Войцек, сыгранный Йозефом Наджем. Спектакль уже 20 лет колесит по миру, и, по свидетельству его создателя, еще не было зала, оставшегося безучастным.

В «Войцеке» Наджа одинаково мало интересовали как перипетии сюжета (доведенный сослуживцами солдат убивает свою невесту, а потом себя), так и характеры действующих лиц. Экзистенциальный ужас человеческого существования в абсолютно нечеловеческой среде раскрывается в серии пластических этюдов, шаг за шагом показывающих неестественную оскорбительность самых простых вещей, если они совершаются человеком, насильственно обращенным в воинскую единицу.

Персонажи прямиком из брейгелевских видений с разбеленными лицами-масками обедают за столом. Едят горох, который трудно глотать, он застревает в горле, изо рта струйкой стекает зеленоватая кашица. Они же садятся на корявые велосипеды, и их кое-как скрепленные ободья едва вращаются на месте. Человеко-единицы тянутся к единственной женщине в таком понятном стремлении к нежности, к ласке. Но их грубые прикосновения убивают, и собственно ласки достаются безучастному трупу.

Живые люди перемешаны с глиняными истуканами и муляжами. Можно оторвать ухо у глиняной головы, а можно отрезать откуда-то из-под рубашки куски кровавой требухи, и все с жадностью набросятся на кровоточащее мясо.

Шаг за шагом вытравляется всякий проблеск человеческого, живого. И вот уже вместо воды льется песок. Воды небесные не утоляют жажды, не омывают тела, не смывают грехи…