Нам не за что благодарить науку

Только когда в дискуссию вступают самые лучшие, искренние, думающие оппоненты, иногда даже не считающие себя оппонентами — становится виден весь ужас ситуации, в которой мы находимся. Вся ее безвыходность.

Первый раз в своей собственной практике я осознал это на примере разговоров о русской культуре. Как я ни старался быть понятым правильно, оговаривал превентивно, отвечал на комментарии, жестко писал прямым текстом — ничего не помогало.

Я писал, что не только не осуждаю, но даже не обсуждаю саму культуру в ее предметных проявлениях. Что это другая, по-своему интересная и важная, но другая тема. В тех текстах я выступал против культивирующего отношения к культуре. Против требования признания ее объективного величия и объективной ценности. Отношения, которой никак не связано с самой объективной ценностью. Но каждый раз это заканчивалось возвратом на исходные рубежи: «почему вы не любите русскую культуру».

Ровно то же наблюдается и в обсуждении темы о науке. В ответ на критику религиозного по сути отношения к науке, требования безоговорочного доверия самому статусу научности, в качестве возражений используются апелляции к ее объективной пользе.

И после этого мы еще надеемся выйти живыми из тех социально-политических катаклизмов, которые являются прямым следствием катастрофы самого сознания.

Я попробую в очередной раз объяснить суть происходящего. Хотя...

Сначала немного предыстории — как своего рода диспозиции.

С эпохи позднего средневековья, стала заметной, стала набирать силу и проявлять себя в радикальном изменении отношения к реальности, новая веха в истории развития разума.

Ее принято именовать появлением на исторической арене феномена личности, или современной личности.

Сущность феномена заключалась в том, что в сознании возник и начал расти, автономный комплекс, идентифицирующий себя как субъекта сознания. Сознание психологически раздвоилось на пространство и материю (содержания) сознания, и субъекта, пользователя содержаний сознания.

И уже следствиями этого процесса, стали все известные нам характерные особенности мышления и социального бытия последующих столетий.

Взгляд на мир сквозь призму сознания, разделившегося на субъекта и материю сознания, из непосредственного опыта их известной автономии по отношению друг к другу, привел к разделению воспринимаемого бытия на автономные материю и дух, которую в последней редакции мы знаем как как Кантовское различение вещи для нас и вещи в себе.

Это, в свою очередь, создало психологическую возможность для субъекта сознания, занять место субъекта материи бытия. Вести себя по отношению к ней так же, как в отношении содержаний своего сознания. Управлять, воздействовать, редактировать.

И это и есть психологические основания возможности того мышления, которое мы называем научным или наукой.

Другим следствием, или даже точнее другой стороной, этого психологического изменения, стало так называемое «расколдовывание бытия». Вот внимание - «расколдовывание», не результат научного мышления, а другая сторона единого процесса психологического изменения самоосознания, самоидентификации и восприятия.

Оставляя в стороне вопрос о субъектности сущего в целом, материя бытия перестала содержать в себе психологически различаемую субъектность, дух. Опять в последней версии вербализации этого психологического факта, он известен нам как «бог умер».

Иначе говоря, для самого способа мышления, который является в том числе и научным, любая предметность перестала быть источником сверхценного и сакрального.

Дальше возможны варианты. Есть подходы, отрицающие саму реальность сверхценного и духовного. Есть — находящие ему место вне предметного мира. Но в любом случае, для субъектного, понятийного и научного сознания — предметный мир не может нести в себе сверхценное и священное, не может быть субъектом, играть роль идола и фетиша.

Дух дышит, где хочет и предмет не может удержать его своими мертвящими цепкими лапками. Будь то священная икона, величайшее музыкальное произведение или гуманистические принципы, написанные на очередной скрижали.

Так вот, пожалуй, что последние сто лет, процесс развития и распространения мышления нового типа, сменился, или скорее заместился процессом мимикрирующей рецессии. Его сущность в том, что, не отрицая и даже радикализируя демонстративную приверженность продуктам субъектного мышления, их легитимность переводится на основания старого, досубъектного, допонятийного, мифологического мышления.

Феномены, ставшие результатом расколдовывавания мира, сакрализуются, наполняются духом и собственной субъектностью, исключающей саму возможность их редактирования индивидуальным субъектом. И психологически (возможность), и нравственно (право).

Его выдает даже риторика, сплошь и рядом оперирующая формулировками типа «благодарности науке», как будто она субъект, который может быть адресатом межличностного отношения. Ну давайте теперь будем благодарны чайнику за то, что вскипятил в себе воду. Забыли, как молились стихиям?

Вот эта повторная сакрализация десакрализованного, сакрализация возникшего как результат десакрализации — видимо и переживается нами как ощущение деградации мышления и разума.

Напоследок пример. Жизненный. Вот есть у меня два молотка. Один я купил на днях в магазине, а другой достался еще от дедушки. Ценность первого, ограничена его ценой и полезностью. Ценность второго — тем, что в нем живет дедушка.

В нормальном, сиречь субъектном состоянии сознания, я понимаю, что дедушка, живущий в молотке, это мой бзик. Атавизм не до конца сформировавшегося разума. Моя личная слабость. В этом нет ничего слишком плохого, все мы пока таковы, но понимая, что это именно атавизм — я могу относится с особым пиететом к молотку сам, могу рассчитывать на снисхождение к моей слабости близких и знакомых, но никак не могу требовать уважения к моим нездоровым чувствам со стороны чужих и посторонних людей.

Но если я оказываюсь в состоянии досубъектного сознания, то дед в молотке становится, конечно, объективным фактом, признания которого я вправе требовать ото всех до кого смог дотянуться, а не признание и не проявляемое уважение к которому, считать оскорблением моих священных чувств.