Любовь в эпоху фашизма: вышла на русском новая книга Флориана Иллиеса

Анна Берсенева

Книга немецкого писателя Флориана Иллиеса «Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства. 1929–1939» (М.: Ад Маргинем Пресс. 2022. Перевод с немецкого Виталия Серова) в 2021 году стала бестселлером в Германии и, безусловно, должна стать им в современной России. Это головокружительная история о том, как бурная, разнообразная, яркая жизнь конца 20-х годов оказалась во власти фашизма.

Жизнь эту - берлинскую, немецкую, европейскую - Иллиес рассматривает через призму одного чувства: любви. Как выглядит любовь в 1929 году, когда «никто уже не надеется на будущее. И никто не хочет вспоминать о прошлом. Поэтому все так увлечены настоящим»? Великий немецкий поэт Готфрид Бенн определил настроение того времени: «Жизнь – это мостов наведенье над потоком, что всё унесет».

Берлин же того времени, по определению немецкого политика XXI века Воверайта, «беден, но секси». Город просто переполнен невообразимыми любовными историями самого широкого и самого странного диапазона, он буквально искрится чувственностью, а его литература - анализом этой чувственности. И богемная жизнь является ярчайшим этого выражением. В книге Иллиеса богема предстает во всем разнообразии ее имен:

«Романское кафе» в Берлине вибрирует каждый вечер, здесь сконцентрирован дух времени тех самых ослепительных лет перед затемнением, здесь каждый вечер разрушают мир, спасают и собирают его заново, тут можно встретить Курта Тухольского, Йозефа Рота, Эриха Кестнера, Макса Бекмана, Готфрида Бенна, Альфреда Дёблина, Рут Ландсхоф, Клэр Вальдофф, Вики Баум, Марлен Дитрих, Лотте Лазерштайн, Марианну Бреслауэр, Густафа Грюндгенса, Бригитту Хельм».

Читателю, находящемуся вне европейской культурной повестки, многие из этих имен неизвестны. Иллиес восполняет этот пробел. Так, например, он пишет о Рут Ландсхоф, «девушке с мерцающим взглядом», которая родилась в богатой еврейской семье и олицетворяла собой Берлин 20-х. Она была моделью для авангардных художников и фотографов, танцовщицей, автогонщицей, снималась в кино, написала «легкий как пух роман о той самой скорости, об экстазе и искрящемся духе «ревущих двадцатых», настоящей героиней которых была она сама. Она играла в крокет с Томасом Манном и в карты с Герхартом Гауптманом, заводила романы с Чарли Чаплином и с Мопсой Штернхайм, с Оскаром Кокошкой и с Аннемари Шварценбах, с Эрикой Манн, с Жозефиной Бейкер, а самый долгий – с Карлом Фольмёллером, тайным импресарио Макса Рейнхардта и Йозефа фон Штернберга, квартира которого на Парижской площади становилась центром культурной жизни Берлина, когда в кафе и барах было скучно. Три самые эксцентричные аристократки Европы – ее ближайшие подруги: маркиза Луиза Казати из Венеции, Мод Тиссен из Лугано и принцесса де Полиньяк из Парижа. В ее круг входят также фотограф Марианна Бреслауэр, гламурная пара Лиза и Готфрид фон Крамм – а издатель Самуэль Фишер приходится ей дядей».

Во всем этом фейерверке Иллиес не забывает о том кристалле, сквозь который он смотрит на действительность - о любви. Чем она была в понимании людей, которые умели свое понимание сформулировать?

Писатель Курт Тухольский сделал прологом к одной из книг переписку со своим издателем. Тот попросил прислать «короткую летнюю историю любви» и получил от Тухольского ответ: «Любовь, в нынешние-то времена? Вы что, кого-то любите? Да кто сейчас любит?».

История отношений Владимира и Веры Набоковых выделяется на общем фоне как раз тем, что они не только были, но и на всю жизнь остались счастливы вдвоем.

«Это не была золотая эпоха для большой любви, - пишет Иллиес. -Это была эпоха «Романсов без сантиментов», как Эрих Кестнер назвал свое эпохальное стихотворение, сначала герои стихотворения делили друг с другом постель, и «И вдруг – нате вам! – видят: любви-то нет, / Как трость или зонтик она потерялась».

Автор буквально препарирует эту ситуацию, исследуя ее причины. Со стороны мужчин - например, глазами Эриха Марии Ремарка:

«Ремарку потребовалось десять лет, чтобы описать свои страдания на Первой мировой войне, десять лет молчания, поиска образов и слов для неизлечимых душевных и физических ран сделали его голосом поколения. В этом городе, несущемся в будущее, среди шестидневных велогонок, теннисных турниров, боксерских поединков, заездов гоночных болидов, только в купе этого скоростного поезда, что зовется жизнью, Ремарк смог наконец написать о парализующей тяжести войны: «Мы не нужны самим себе». Он говорит о том, на какие чувства не способно это поколение. Ремарк утверждает, что только женщины могли тогда восстановить психическое здоровье мужчин – но не захотели. Потому что чувствовали, что история приготовила для них новые задачи. А еще потому, что им надоело жертвовать собой и восторгаться «героями», которых они считали нарциссами или слабаками. А еще они обнаружили, что могут со всем справляться сами. В романе «Возвращение» Ремарк показывает, что после подобной войны уже нет пути назад. В такой неприятной ситуации многие пытались найти спасение в браке, пользуясь обручальным кольцом как спасательным кругом».

А вот взгляд с женской стороны, каким он показан в книге:

«Женщинам больше не нужны мужчины. Такова тревожная новость для мужчин в конце двадцатых годов. Они не нужны, чтобы обеспечивать жизнь, – теперь женщины сами могут себя обеспечивать, по крайней мере, в Берлине и других крупных городах они работают в конторах. Для секса мужчины женщинам тоже больше не требуются, потому что они прекрасно реализуют свои желания с подругами (или с собой). Когда же они всё-таки сходятся с мужчиной, то он понимает, что женщина выбрала его точно так же, как и он ее, и она может закончить роман в любой момент, как и он сам. «Спать с ним – да, но без лишней интимности», – как сформулировал Курт Тухольский, знаток современных женщин. Но самое главное – женщины нового поколения пишут книги, в которых мерцает что-то непостижимое, и это не новая мораль и не фантазии, это жажда нового опыта, а мужчина для героинь этих авторок – что-то вроде гарнира».

Как несовершенны они были! Как странны! И какое плотное культурное пространство создали, какие причудливые цветы на нем произрастали! От понимания того, что представляла собой культурная жизнь Германии 20-х годов прошлого века - а книга Иллиеса дает именно это понимание, - просто захватывает дух.

Захватывает дух, но уже совсем в другом смысле, и от картины того, как это пространство было захвачено «нормализаторами». Они приходили постепенно. Сначала просто возмущались развратным современным искусством (впоследствии они назовут его дегенеративным и запретят). Потом врывались в кинотеатры и срывали показы фильма по роману Ремарка. Потом два нацистских боевика напали средь бела дня на улице на Эльзу Ласкер-Шюлер, «витающую в облаках поэтессу, автора утонченной любовной лирики в восточном стиле, непоколебимо верящую в примирение между иудаизмом и христианством». Подонки избили ее так, что она больше не могла говорить.

Что на Германию надвигается тьма, в 20-е годы понимали многие. Но большинство надеялись, что туча пройдет мимо, потому что были парализованы своей яркой богемной повседневностью, в которой действительно трудно было поверить, что споры об искусстве превратятся в избиения на улицах, и дойдет до сжигания книг и запрета литераторам-евреям приближаться к их любимым богемным кафе (к не богемны, впрочем, тоже). Депортации в лагеря смерти тогда даже в дурном сне не могли привидеться.

Перевести смутные предчувствия в решительные действия не удосужился почти никто. Исключением был Ремарк: вследствие своей феноменальной известности и популярности он был объектом такой лютой ненависти нацистов, что сомнений в собственном будущем у него не было. За два года до прихода Гитлера к власти он - уже с трудом и с помощью банковской девушки, покоренной его обаянием, - воспользовался последней возможностью перевести свои гонорары из немецкого банка в швейцарский и купил дом в кантоне Тичино. За день до того как Гитлер стал рейхсканцлером, Ремарк сел за руль своей машины и без остановок проехал от Берлина до швейцарской границы.

«Там идет снег, он показывает пограничникам паспорт, те с подозрением рассматривают документ (или ему это только кажется), потом пропускают его. Снегопад усиливается, но Ремарк чувствует, как с его плеч спадает тяжкий груз. В Швейцарии он останавливается на первой же парковке и закуривает сигарету. Дым смешивается с падающими снежинками. Он плохо представляет себе будущее. Одно он знает точно – наконец-то будет что-то новое».

Всем остальным предстояло воочию увидеть наступление новой реальности в ее бытовых проявлениях: «плевки в евреев на улице, свирепое насилие новых национал-социалистических властей», аресты, обыски и прочее подобное. И бежать от всего этого как Бог даст.

Молодой социалист Вилли Брандт ночью переправился на рыбацкой шхуне из Травемюнде на север, где еще можно был сесть на пассажирский корабль до Копенгагена, а оттуда перебраться в Осло.

Бургомистр Конрад Аденауэр, приказавший снять в Кельне нацистские флаги, вывешенные к приезду Гитлера, и снятый за это с должности, скрылся в келье монастыря Мария Лаах.

Эльзе Ласкер-Шюлер, крупнейшая поэтесса немецкого экспрессионизма, села в поезд, идущий в Цюрих. «Остающиеся друзья проводили ее, бледную как мел, на вокзал, она занимает свое место и несколько часов сидит, панически прижимая к себе сумочку. Она боится даже сходить в туалет. В Цюрихе она нетвердой походкой выходит на платформу, почти ничего не соображая. Она не может простить себе, что не успела навестить могилы предков в Вуппертале. Она бредет по холодному вечернему Цюриху с тремя сумками, ей нечего есть, она просит подаяние, первые ночи она спит под деревом на берегу озера, накрываясь своим пальто».

Томас Манн с женой уехали во французскую деревню Санари-сюр-Мер, где вскоре вокруг них образовалась эмигрантская колония. И жизнь, и любовь сразу началась здесь с прежней фееричностью.

«Лион Фейхтвангер, немецкий эмигрант, и Олдос Хаксли, британский автор «Нового дивного мира», спорят в Санари-сюр-Мер за благосклонность Евы Херман, красавицы и художницы, которая живет на окраине деревни вместе с Сибиллой Бедфорд, своей лесбийской подругой. Как мы видим, жизнь в Санари по-прежнему проходит под знаком душевных и физических страданий, ревности, страстей и любовных безумств. Может показаться, что нацистский террор где-то далеко и всем удалось спастись от него».

Но казалось так не всем.

«Это странное чувство, что ты как будто оказался в раю, но тебя сюда загнали принудительно. Когда гости ушли, а дети спят, Томас Манн садится в свой плетеный стул на террасе и смотрит на небо. Цикады уже умолкли. Снизу доносятся последние пенные вздохи моря. Над ним сверкают звезды. Томас Манн не понимает, как он, сын Любека и почетный гражданин Мюнхена, оказался в этой деревне на Средиземном море. У него в ушах звучат слова Готфрида Бенна, обращенные к его сыну Клаусу: «Не воображаете ли вы, что историю творят на французских курортах?» Он смотрит на небосвод и не знает, как ответить на этот вопрос. 25 августа им становится известно, что штурмовики СА ворвались на их виллу на Пошингер-Штрассе и всё там разгромили. И теперь они точно знают, что им нужна новая родина. В сентябре Томас и Катя Манн уезжают из Санари, чтобы надолго обосноваться в Цюрихе, и на этом заканчивается самый прекрасный период самого теплого, самого солнечного и самого храброго проекта совместной эмиграции в истории немецкой литературы».

О том самом письме Готфрида Бенна, решившего не просто остаться на родине, но страстно поддержать все, что там творится, Иллиес пишет:

«В нем Бенн издевательски спрашивает Клауса Манна, не вообразил ли тот, что «историю творят на французских курортах»? И продолжает: «Поймите, наконец, там, на вашем латинском море», что в Германии «меняется история» и целый народ хочет «в корне трансформироваться». Да, «я заявляю о своей поддержке нового государства, потому что здесь мой народ, и этот народ прокладывает новый путь».

Счастливцами могли считать себя те, кому удалось наблюдать этот «новый путь» со стороны. Хотя назвать это счастьем язык не поворачивается.

«Магнус Хиршфельд отправился в эмиграцию еще до того, как начались новые времена национал-социалистов. Легендарный сексолог знает, что воплощает собой всё, что ненавидят нацисты: он еврей, гей и социалист, он создал берлинский Институт сексологии, а его музей уже стал легендарным у гомосексуалов всего мира. В мае 1933 года они видят в парижском кинотеатре, в хронике перед фильмом, как орды нацистов громят его Институт сексологии, как они кидают в огромный костер на Бебельплац всю его библиотеку, бюст Хиршфельда, тридцать тысяч фотографий и важнейшие документы. Какой кошмар – наблюдать за уничтожением десятилетий своего труда, сидя в кресле кинотеатра в качестве бессильного зрителя. Гизе и Ли Сиу Тхон поддерживают под руки своего шестидесятипятилетнего друга, когда выходят из кинотеатра в дождливую парижскую ночь. Этот человек окончательно сломлен».

Предполагали ли все они, что их бегство не окончено, что впереди Вторая мировая война, захват Гитлером всей Европы, депортации, лагеря, для многих и смерть? Едва ли. Во всяком случае, Иллиес пишет не о предположениях, а об их жизни - яркой, «неправильной», сумасшедшей, плодотворной. Об их любви в эпоху ненависти. Эта книга - мозаика из сотен имен и судеб. Они и есть Европа во время одного из самых тяжелых испытаний. Знать, как через это испытание проходят, современному российскому читателю необходимо.