Известный российский физик, академик РАН Евгений Александров опубликовал в газете «Троицкий вариант» своеобразный манифест под заголовком «В поисках национальной идеи», в котором он критически отозвался о попытках принять в качестве такой идеи российскую науку, тем самым возрождая великую советскую науку.
«Не было в СССР великой науки», - заявляет Александров, и напоминает слова выдающегося советского физика, академика Петра Леонидовича Капицы, который как-то образно сравнил две науки – советскую и американскую: «Через ледяное поле ломится американский ледокол, а за ним кое-как поспевают советские лодочки».
Александров отмечает, что наша наука в основном занимала догоняющие позиции, что не исключало первенства в каких-то областях. К примеру: принято восхищаться нашим первенством в запуске искусственного спутника, «открывшим космическую эру человечества». «Но это была обычная пропагандистская победа, пишет автор. - американцы до того давно открыто готовили запуск первого спутника, и наше партийное руководство приняло решение любой ценой обогнать американцев. Как всегда, всё происходило в глубоком секрете, и когда наш спутник был запущен на пять месяцев раньше американского, это произвело фурор во всем мире. И для нас, и для американцев запуск спутников был прежде всего побочным результатом развития военной ракетной техники, которую обе страны унаследовали от разгромленной Германии. К науке эта деятельность имела весьма опосредованное отношение…»
Настоящее научное знание в космонавтике появилось намного позже после того, как началось исследование Земли из космоса, когда стали запускать аппараты к планетам Солнечной системы, когда появились орбитальные телескопы, и так далее. Так вот, как раз в этой области, советский и российский вклады в научный раздел космонавтики, по мнению Александрова, очень скромны: «Мы гордились и гордимся нашим первенством в запуске первого человека в космос, о драматических перипетиях которого стало известно лишь в последние десятилетия. Научное значение пребывания человека в космическом пространстве ничтожно мало по сравнению с массой знаний, накопленных за шесть десятилетий развития космонавтики…»
Но сейчас положение отечественной науки намного хуже, чем в советские времена, уверен академик:
«Нынешний российский истеблишмент к науке и образованию относится пренебрежительно, отдавая предпочтение культу военной силы, денег и властной карьеры. Дескать, нам нечего тратиться на науку. Будет нужно — украдем у супостатов. А ведь красть-то — грешно! Вороватость — природное зверское свойство, а ведь мы стремимся к очеловечиванию! Да и надежда на «цап-царап» неизбежно ведет к отставанию, к опасениям и зависти. Вместе с тем наши нелегалы-разведчики — неизменный предмет национальной гордости. Русские штирлицы и кимы филби превосходили всех джеймсов бондов. А теперь мы гордимся нашими хакерами и разработчиками боевых отравляющих веществ…»
Впрочем, такого рода «достижения» - это уже давняя традиция, пишет автор и приводит характерный пример из советского прошлого:
«Мой покойный тесть, полковник медицинской службы А. С. Мокеев, во время войны работал на полигоне в Шиханах, где еще до войны в союзе с немцами разрабатывались фосфорорганические нервно-паралитические яды. В 1981 году тесть при встрече показал мне газету «Правда», где публиковались портреты ряда лауреатов Государственной премии за работы «в области фармакологии». «Это, — сказал тесть, — мои сослуживцы, награждены за Олимпиаду-80». Я не понял, и он пояснил: это за разработку необнаружимых допингов. Тогда наши победы обошлись без скандалов…»
Однако, если в советские времена еще соблюдалась хотя бы видимость стыдливости, и такого рода факты были строжайшим образом засекречены, то теперь нет даже этого:
«В нынешней России правят спецслужбы, и тайные спецоперации проникли во все области жизни — от спорта до внешней политики, — что сопровождается непрерывными скандалами, но мы научились их игнорировать по старому рецепту, отраженному в анекдоте о юбилее Дунаевского: грузинский друг произносит тост в честь юбиляра, закончив так: «А когда все говорят, что ты свои мелодии своровал, так ты не верь, дорогой!»…»
Академик приводит характерный пример того, как на самом деле ценилась наука в нашей стране:
«В России звание потомственного дворянина давали почти исключительно за воинские заслуги — Ломоносов так и остался до смерти архангельским мужиком, в отличие от ставших лордами Ньютона, Фарадея, Релея, Томсона, Резерфорда и многих других…»
Историк Евгений Беркович, впрочем, отмечает, что Ломоносову был дарован чин «коллежский советник», который давал право на личное дворянство. И да, до революции 1917 года высшее образование давало право легко получить личное дворянство.
Но вот, к примеру, в Германии до сих пор титул «доктор наук» вписывается в паспорт и становится аналогичным дворянскому титулу типа графа или барона - он пожизненно сопровождает его носителя. Ни один официальный документ не может игнорировать титул доктора.
Тогда как престиж доктора наук в современной России виден из приложенной таблицы:
Однако пафос статьи академика Александрова отнюдь не ограничен критикой, в ней содержится и вполне здравое, хотя и выглядящее в нынешних российских реалиях утопичным, предложение:
«Несмотря на эту скромную оценку вклада России в мировой научный прогресс за последнее столетие, я бы предложил сделать развитие науки и образования российской национальной идеей! Но не с традиционной целью всех превзойти и заткнуть за пояс «кособрюхих» и «гущеедов», а чтобы возглавить движение человечества в сторону очеловечивания — ради его сохранения как важнейшего, а возможно, и уникального космического феномена…»
Академик напоминает о том непреложном факте, что весь интеллектуальный прогресс человечества связан исключительно с накоплением знаний:
«Что выделяет человека, «венца творения» среди всех прочих представителей животного мира на Земле? Способность из поколения в поколение накапливать знания об окружающем мире и использовать их для процветания вида. (…) Генетики постоянно твердят, что генетически люди почти не отличаются от шимпанзе — якобы различия в геноме составляют единицы процентов! Но у людей несравненно сильнее развита способность к воспитанию — к усвоению внешней, внегенетической информации. Именно эта способность превратила нас в людей. Именно воспитание и образование превращают зверей в людей, что и должно быть поставлено в основу национальной идеи. И у братьев Стругацких главной фигурой идеального государства выступает не особист-прогрессор, а школьный учитель. И учить детей в школе нужно не военно-патриотическим играм, не искусству скоростной разборки автомата Калашникова, а устройству мира и искусству не быть зверьми…»
Александров поясняет, что «традиционно национальная идея строится на основе национального бахвальства — типа «Rule, Britannia!» (англ: Правь, Британия!) или «Deutschland, Deutschland über alles!» (нем: Германия, Германия превыше всего!). Между тем, если ответственно подходить к судьбе человечества, необходимо решительно отказаться от национальных приоритетов.»
Это должна быть идея «человечного государства, максимально свободного от всяческих зверств, от претензий на превосходство над другими нациями, от лжи, от милитаризма; о государства, озабоченного просвещением граждан и развитием рационального знания как основного ресурса поддержания человеческой цивилизации. Полагая, что распространение подобных идей должно снять угрозу самоуничтожения человечества, уместно перечислить очевидные объективные угрозы его существованию, взывающие к объединенному разумному противодействию.»
Речь, повторимся, должна идти об интернациональной, общечеловеческой идее, что отнюдь не мешает России выступить инициатором, предложив такую идею на всеобщее рассмотрение:
«Разумеется, у каждой нации свой язык, своя история, своя литература, но если думать об интересах объединения человечества, то в основу школьного образования нужно ставить точные естественные науки в качестве всеобщего базиса. Завершать этот базис, по-моему, должен обязательный единый искусственный язык типа «эсперанто». Его же естественно использовать в качестве универсального языка науки, подобно латыни в Средние века…»