Сегодня исполняется ровно 100 лет со дня бессудного расстрела Николая Степановича Гумилева. Место казни и захоронения его неизвестно до сих пор. Он был арестован по так называемому делу «Петроградской боевой организации Таганцева» и стал одним из первых российских интеллигентов, подвергнутых чекистским репрессиям. Более того, Гумилев был одним из последних реабилитированных! А уж «буржуазной» поэзией Гумилева в Советском Союзе пугали вплоть до перестройки.
Интересно, что согласно документам из уголовного дела, так называемое следствие по резонансному делу вёл некто Якобсон, нигде более не фигурировавший. Под этим псевдонимом скрывался чекист Яков Агранов, любовник Лили Брик и организатор массовых репрессий, и тоже расстрелянный, но только через 17 лет.
Литературовед Валерий Шубинский пишет о Гумилеве:
«Есть поэты, от которых остаются стихи и только стихи. Их биография – всего лишь приложение к текстам, комментарий к ним, история их создания. Это бывает довольно часто – причем именно с самыми большими мастерами.
С Гумилевым все иначе. От него остались не только стихи, но и Легенда – образ поэта-воина, поэта-путешественника, конквистадора, заговорщика. Вся его сознательная жизнь – от первого африканского путешествия до гибели в застенках ЧК – выстраивается в эффектную и впечатляющую картину. «Я хочу, чтобы не только мои стихи, но и моя жизнь была произведением искусства», – говорил он незадолго до смерти Ирине Одоевцевой. Можно сказать, что по крайней мере отчасти это у него получилось. Биографическая легенда Гумилева покоряла воображение множества юношей в России в XX веке, как биография Байрона в веке XIX…»
Известно, что в застенках ЧК поэт держался мужественно. К примеру, на вопрос конвоира, есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил:
- Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв.
Литературовед Юрий Зобнин рассказывает о последних днях поэта, проведшего в тюрьме три недели:
«Чудом – иначе и сказать нельзя – спустя полвека после трагедии августа 1921 г. нашелся свидетель, который побывал в камере на Шпалерной уже после расстрела «таганцевцев» и видел, что было написано Гумилевым на этой страшной стене. Последними словами Гумилева были:
ГОСПОДИ, ПРОСТИ МОИ ПРЕГРЕШЕНИЯ, ИДУ В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ.
Существуют также и разрозненные свидетельства о казни Гумилева и его товарищей по несчастью:
«Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж<елезной> д<ороги>. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться… Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей».
О поведении Гумилева в эти последние, чудовищные минуты перед расстрельной ямой рассказывал в 1921 году поэт и чекист по совместительству С. П. Бобров:
«Да… Этот ваш Гумилев… Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодчество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж – свалял дурака. Не лез бы в контру шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны».
Есть также свидетельство, что поэты, близкие Гумилеву разыскали какого-то садовника, жившего недалеко от места расстрела, предположив, что он мог что-то видеть, и уговорили его рассказать о случившемся. По его словам, всю партию поставили в один ряд. Многие мужчины и женщины плакали, падали на колени, умоляли пьяных солдат. Гумилев до последней минуты стоял неподвижно».
Среди множества легенд, оставшихся после Гумилева есть и такая. Будто бы на стене камеры Кронштадской крепости, где последнюю ночь перед расстрелом провёл Гумилёв, были обнаружены нацарапанные стихи.
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград...
И горит на рдяном диске
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я - поэт, моряк и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймит клеймом позорным -
Знаю, сгустком крови черным
За свободу я плачу.
Но за стих и за отвагу,
За сонеты и за шпагу -
Знаю - город гордый мой
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.
Специалисты расходятся во мнениях по поводу авторства этих строк, поскольку никаких документальных свидетельств до сих пор найдено не было. Так что пусть это останется просто красивой прощальной легендой.