Недавно «Новые Известия» опубликовали размышления историка Сергея Волкова о перспективах протестного движения в стране. В них Волков в том числе и подверг большому сомнению победу демократии в России в обозримом будущем, написав:
«Если при любом ее (революции, прим. ред) исходе страна почему-либо не распадется или радикально не «размягчится» (как-то я писал о такой возможности), то через несколько лет придет какой-нибудь новый «Путин», но если распадется-размягчится, то это – надолго (по крайней мере - на десятилетия). Но тут уж гадать не берусь: полвека – заведомо за пределами любых предположений...»
Пессимизм историка вызвал множество несогласных откликов, вынудив автора прояснить свою позицию. И надо отметить, сделал он это с безупречной логикой:
«Предпоследний пост вызвал несколько частным образом заданных вопросов: ну что же это я так «безнадежно» (относительно «нового Путина»)? А что же я, закрываю возможность «демократического режима»? Да, разумеется, закрываю – по причине, о которой не раз писал: таковой возможен лишь в случае существования давно устоявшегося, неантагонистичного в самом себе и свободного от страха потери собственности истеблишмента, что дает ему возможность «договорно» чередоваться своими (чуть правой/чуть левой) частями и совместно маргинализировать любые чуждые ему силы; у нас по обстоятельствам истории последнего столетия такое невозможно, и долго еще возможно не будет. Что же до нового «Путина», то ничего безнадежного я в этом не вижу: он может вести себя по-разному (и реальный П. в разное время вел себя разно).
Неизбежен же он (в случае «нераспада» страны) по той же самой причине, по которой невозможна власть наших «демократов». С некоторой долей стеснения за банальность поясню. Элементарно потому, что ИХ НИКТО НЕ БУДЕТ СЛУШАТЬСЯ. Кто будет следить за исполнением их благопожеланий и наказывать за неисполнение? Те силовые структуры, которые им ненавистны и с которыми они сражались? (Вчера как раз видел по ссылке откровения Рыклина, намеревающегося разогнать полицию и люстрировать нац. гвардию.) Чтобы слушались – нужна своя «полиция». Но им негде ее взять. Исчезнет полиция – властвовать будут, как в 90-х, бандиты, и население вскоре с восторгом примет нового «автократа».
Эта проблема 20 лет назад стояла и перед тогдашними «демократами», и у меня не было ни малейших сомнений, как она решится. Тогда «полицию» даже и не распустили, достаточно было того, что она была демотивирована и в своих прямых обязанностях стала крайне робкой. Но она хотя бы слушались «новую власть». И слушалась только потому, что та на самом деле была плоть от плоти «старой» и для «полицейских» пусть отчасти «предательской», но все же органично своей. «Демократы» могли баловаться своими экспериментами только за широкой спиной ельциных-черномырдиных, которые, в свою очередь, никогда не посмели бы хоть пальцем тронуть «силовые органы», каковые и сохранились в неприкосновенности (поползновения создать параллельно собственные со стороны некоторых ельцинских попутчиков уровня подполковника имели место, но моментально были пресечены).
«Силовые структуры» всегда стоят на переднем крае режима и если даже не являются его сутью, то их сохранение/смена всегда служит безошибочным индикатором того, «была ли революция». Совершенно непредставимо, чтобы безопасность соввласти обеспечивали ОКЖ и царская полиция, а режима иранской теократии – шахская САВАК. Иногда новой властью вообще весь состав прежних «силовиков» по возможности физически истребляется (в СССР аж через четверть века, в 1941 г. был издан ДСП с целью выявления и репрессирования список всех ещё предположительно живых чинов полиции вплоть до рядовых, писарей и машинисток); это, положим, крайность, но уж разгон старых силовых структур и замена их новыми – абсолютно обязательная черта, это самое первое, что делает реально новая власть.
Но для создания взамен своих потребен соответствующий контингент людей, готовых за эту власть убивать и умирать. Большевики и иранские муллы в лице «Красной гвардии» и «стражей революции» такой контингент имели, и проблемы с комплектованием своей «полиции» у них не было. У тех, кто у нас рассуждает о разгонах и люстрациях, его нет и быть не может (зато в изобилии имеется контингент, готовый убивать их самих).
Психология «силовиков» по природе своей такова, что они готовы подчиняться привычной власти или ее представителям (и каким-то «перешедшим на сторону демократии» высшим чиновникам и генералам, вероятно, будут; только тогда и реально править будут эти «перешедшие»), готовы будут подчиниться и каким-то новым «сильным людям», буде таковые провозгласят симпатичные им и созвучные их психологии «государственнические» лозунги, но "демшизе" – ни при каких обстоятельствах.
Между прочим, могли бы смириться и с тем же Навальным (но тем, каким он был в 2011-12, а не покончившим для них самоубийством после «Крыма») и которому тогда и обязаны были события своей массовостью. Почему, собственно, «рукопожатные» и пытались его травить: он имел репутацию тайного националиста и популиста, и они справедливо опасались, что придя к власти, он быстро найдет общий язык как с «патриотами-государственниками», так и с «силовиками», а они опять, как при Ельцине, будут оттерты. Но теперь таких лиц в оппозиции нет, и «новый Путин» выйдет либо из той части элиты, которая организует новую перестройку или из оппозиции, которая сформируется после её проведения.»