Со смертью Алексеевой компромисс правозащиты с властью закончился

Трудно писать колонку о состоянии российской правозащиты, когда одна культовая фигура из этой сферы умерла. А другой — общепризнанный нотабль правозащиты — попадает в застенки, по неестественным обстоятельствам российского правосудия… Тут и не захочешь, но символизм начинает переть. Это разгром, сошествие в Ад, может, смена эпох и вех? Хочется спросить себя: прав человека в России больше нет?

Сам я сторонюсь жанра некролога. Заслуги, соболезнования… Соболезнования кому? Очевидно, мы сами себе выражаем соболезнования, оставшись в одиночестве без своего знаменосца и без своего барабанщика. Да и «признание заслуг» — что это, как не переваливание на чужие плечи своей обязанности жить не по лжи или стоять с серебряным колокольчиком над погружающимися в летаргический сон соотечественниками? Не спите, граждане, враг на пороге!

Важнее сейчас, впрочем, другое. Со смертью Людмилы Алексеевой и арестом Льва Пономарёва, очевидно, заканчивается этап неуверенного и в очень большой степени компромиссного сотрудничества постельцинской власти и либерального авангарда, когда стороны всё-таки друг с другом считались, сходясь подчас вместе на ритуальных конгрессах. Я не хочу оценивать качество этого компромисса, но допускаю, что он удерживал зверя. Теперь же известная путинская максима «После Ганди поговорить не с кем» из саркастического и в каком-то смысле обычного хамского замечания очередного российского «сильного мира сего» становится пессимистической и очень реалистичной констатацией.

Ведь до этого власть все-таки с людьми говорила. Изображая внимание, она говорила с «защитником культуры» академиком Лихачёвым. Подобострастно кивая и старательно выписывая изречения, она уважительно выслушивала «великого писателя земли русской» Солженицына. Она задаривала букетами и награждала воплощение хельсинкского движения Людмилу Алексееву, как бы стыдясь перед ней своего не совсем демократического происхождения и погон, про которые все знают, но которые не показывают из конспирации. Она до некоторого времени терпела Сергея Адамовича Ковалёва, во всяком случае, пыталась с ним спорить как с равным, не сразу выкидывая на помойку его особое мнение. Сквозь зубы, но учитывала критику Льва Пономарёва, лишь ужесточая ему условия аренды офисного помещения.

Теперь, с уходом первых трёх из жизни и с громким скандальным разводом с самым последним в этом списке, власть как бы отбрасывает последнюю ступень, чтобы разогнаться в безумном преодолении либеральных и общечеловеческих ценностей. Её ничто больше не останавливает. Дальше хоть на Донбасс лети, хоть на Солсбери, хоть перекрывай Керченский пролив — все равно.

Ну, действительно, кого теперь ей спрашивать, что правильно, а что неправильно?

Вообще-то ханжа вам скажет: да вы ж и сами хотели, чтоб не по понятиям, а по закону и независимому суду. Разве ж не к этому призывала ваша любимая Алексеева? Разве не в этом состоит смысл правозащиты? Вот и получилось, что этот независимый от вас суд отнесся к вашему нотаблю как к простому смертному. Призывал к несанкционированным действиям? — Призывал! Получите и распишитесь! Ваш Пономарёв сидит, потому что Алексеева так учила!

Упс! Во-первых, всё не так. Ибо все эти разговоры о том, что Пономарёв что-то написал запрещённое в Фейсбуке и этот пост обернулся организацией запрещённой мирной прогулки матерей с детскими игрушками (это вы сегодняшний Париж не видели), — чушь собачья. Во-вторых, никакое общество не живёт вне иерархии интуитивных табу, которые выше права. И если даже не выше права, то между строк учитываемых в праве, учитываемых в правовой процедуре и практике и принимаемых во внимание всеми субъектами политического действия.

Чтоб было понятно: мать Терезу ни один режим в КПЗ не потащит — себе дороже, а академика Сахарова даже коммунисты не угрохали бы, оглядываясь на международное общественное мнение и учитывая номинальную стоимость своего, как им казалось, «имущества».

Даже упырь Сталин (даже Сталин!), который очень не любил коллегу Троцкого, который очень хотел убить товарища Троцкого и в конце концов таки убил его за границей, в 1929 году ничего особенно плохого с ним не решился сделать. Только выслал, заправив на бюджетные деньги целый пароход… По очень простой причине. Потому что тогда невозможно было представить себе, чтобы в советской, идущей к коммунизму стране генеральный секретарь революционной компартии убил Вождя священной Великой Октябрьской революции! Такое невозможно было представить, потому что это был бы разрыв шаблона и вызывало бы когнитивный диссонанс у всех абсолютно коммунистов в мире.

Теперь же, после смерти Людмилы Алексеевой и ареста Льва Пономарёва, который состоялся по решению скучного бюрократического Тверского районного суда под председательством столь же скучного и ничем не примечательного чиновника путинского режима, и скучного же пустого разбора апелляционной жалобы в высшей столичной инстанции возможно всё. И наверно, Льву Александровичу даже несколько повезло, что в эти дни всеобщей скорби, отчаяния и саморазвивающегося ужаса перед грядущим он оказался в вынужденной изоляции. Ибо бывают дни, когда в тюрьме, где от тебя больше ничего не зависит, много спокойнее, чем на воле. И в этом, больно ущипнув себя, мы угадываем проявление нечеловеческого гуманизма высших сил.