Еду я на родину

Несколько лет назад одному из лидеров русского рока Юрию Шевчуку задали вопрос: «Вы много выступаете за границей. Какая публика там?» «Примерно такая же, как и вы,– ответил Шевчук.– Конечно, в основном детки эмигрантские… Странно, что в Америке живут дети, которые родились там или попали туда совсем маленькими, но они все обожают Россию и совершенно не принимают условия игры, которая существует в Америке».

Нужно было оказаться на концерте группы «ДДТ» в переполненном до отказа актовом зале Монреальского университета UQAM, чтобы признать: в тех, кое в чем категоричных оценках артиста все же содержалась немалая доля правды. О чем бы ни пел Шевчук в тот вечер, все было из «расейской нутренной» жизни, столь, казалось бы, далекой от монреальской. Так почему же эта тема зацепила зрительские души?

Ответ на этот вопрос непрост. Ностальгия? Но ведь молодым, увезенным в раннем детстве, тосковать вроде бы не о чем. Тогда почему, по свидетельству владельцев русских магазинов, наши ребята скупают майки с гербами и прочей советской символикой, а девушки – павловопосадские шали, которые делают их еще более узнаваемыми на монреальских улицах? Отчего их родители подключились к российскому спутниковому телевидению, а многие ежедневно читают новости на российских интернет-сайтах, в том числе и «НИ». Почему в последние годы увеличилась нагрузка визового отдела российского консульства, а летом не купить авиабилета в Россию (все заранее распродано)? Чем объяснить, что русские школы (такие, например, как «Грамота» в Монреале) и другие детские учреждения, где преподают азы языка, литературы и отечественной истории, растут как грибы после дождя?

Низкий уровень жизни, разочарование в прошлом, безжалостно отвергнутом в горбачевско-ельцинскую эру, потеря ориентиров и неверие в «светлое будущее» стремительно разваливавшейся страны – вот причины, вызвавшие подъем последней волны эмиграции пятнадцать лет назад. Бытовало убеждение: «за бугром» – рай и царство справедливости.

Сегодня с этим согласится далеко не каждый. И вовсе не потому, что так «непорочно прекрасна» новая Россия. Или потому, что так «плоха» заграница. Просто мир оказался существенно сложнее.

Не все приехавшие по-настоящему востребованы на Западе, да и сам он, еще совсем недавно поражавший воображение стабильностью и благополучием, ныне вынужден мучительно искать выход из ряда принципиально новых проблем. Угроза терроризма, издержки глобализации наряду с внедряемой властями ультралиберальной моделью коснулись крупного сегмента общества, в котором в основном и «прописаны» иммигранты. Впрочем, в этом ничего удивительного нет. Никита Струве в своей книге «70 лет русской эмиграции (1919–1989 гг.)» провидчески заметил: «Как только иммигрант растет числом, он делается вдвойне нежелательным: его маргинальное существование оборачивается общественным бременем, а интеграция грозит тем, что он занимает место, предназначенное для «своих».

С недавних пор стала заметной некоторая растерянность в душах людей: усиливающаяся критика западных СМИ в адрес России вызывает глухую настороженность. Изображение России в неприглядном виде иммигранту не по нраву: как говорится, «за державу обидно». А по сути, за себя. Неопределенность своего собственного социального положения требует обретения более прочной психологической почвы, и здесь наиболее естественным становится поворот к добровольно оставленной матушке-России. Отсюда и подсознательное желание иммигранта видеть ее процветающей, ведь положительный образ отечества «работает» и на него самого, укрепляет его личную самооценку.

Ну а «деткам» новая Россия тем более интересна. Она представляется им страной великого культурного наследия, а также местом новых возможностей. Сколько ни пугают родители сыновей военкоматскими «облавами», их так и тянет в родные дали. И если снова в каком-либо заокеанском зале, ударив по гитарным струнам, Шевчук запоет: «Еду я на Родину!.. А она нам нравится…», те самые «детки» вместе с очнувшимися от «американской мечты» родителями «завторят» ему со всей страстью.