Posted 12 мая 2015,, 21:00
Published 12 мая 2015,, 21:00
Modified 8 марта, 02:23
Updated 8 марта, 02:23
Мой день Победы
Я немного знаю о моем дедушке, Ефиме Иосифовиче Гойхмане. Как и многие другие фронтовики, он не рассказывал о военных годах. Хотя, наверное, ему было, о чем рассказать, ведь он прошел войну от первого до последнего дня. Видимо, те, кому посчастливилось вернуться живыми, предпочитали жить завтрашним днем.
К тому же послевоенные годы не располагали к откровенности даже с родными, ведь неверно истолкованное слово могло аукнуться годами лагерей.
Дед ушел на фронт 23 июня 1941 года, а вернулся домой лишь осенью 1945-го. Воевал на Ленинградском фронте, был артиллеристом, командиром отделения, защищал «Дорогу жизни», прорывал блокаду под Шлиссельбургом, получил ранение. Награжден орденом Великой Отечественной войны I степени, медалями «За оборону Ленинграда» и «За боевые заслуги». В первые дни войны его мать и сестра с грудным ребенком, жившие на Украине, были жестоко убиты гитлеровцами.
То немногое, что мой папа Леонид Ефимович помнит о возвращении отца с фронта, это песня защитников Ладоги, которую Ефим Иосифович пел к восторгу сыновей: «Выпьем за тех, кто неделями долгими / В мерзлых лежал блиндажах, / Бился на Ладоге, бился на Волхове, / Не отступил ни на шаг».
Поэтому мой рассказ в большей мере не о дедушке, а о его семье, о моем папе, о военном детстве московского мальчишки.
Когда началась война, моему папе было шесть лет, его брату – четыре, через полгода родилась сестренка. Из центра Москвы семья переехала к родным в частный дом в Салтыковке. Мать работала от темна до темна. В неполные семь лет папа стал старшим мужчиной в доме. Встретить мать, когда она поздно возвращалась домой, ходить за дровами, колоть лучину, топить печь входило в его обязанности. Сестренка прожила меньше года, и маленькому Лене вместе с мамой выпало долбить ломом в мерзлой земле могилку для нее.
Постоянно хотелось кушать. Папа вспоминает, что они с братом сквозь сон прислушивались, как мать собирается на работу, оставив каждому по городской булке хлеба на день. Только она закрывала дверь, мальчишки съедали хлеб. Дальше начинался голодный день. Летом были соседские грядки с морковкой, помидорное поле, где они с друзьями устраивали целые спектакли: собирались в круг, в центре которого пара ребятишек устраивала показательную борьбу, которую с удовольствием смотрел скучающий «томатный» сторож, а юные хитрецы тем временем вытаскивали припасенные газетные кулечки с солью и объедались помидорами.
Рядом располагалась воинская часть. Семилетний Леня прогуливается около нее. Навстречу военный: «Как дела, мужичок?». У мальчишки улыбка до ушей: – «Да все хорошо. Только кушать хочется». «А посуда какая-нибудь у тебя есть?» «Есть!» Из кустов извлекается предусмотрительно спрятанный котелок. Военный, помня о своих оставленных дома и тоже наверняка голодных детях, ненадолго уходит и приносит котелок, наполненным доверху кашей с американской тушенкой. И это настоящий праздник – мальчишкам и матери роскошный ужин.
Как-то они с братом обнаружили в буфете булку хлеба, которую мать припрятала на ужин, умудрились приоткрыть запертые на замок створки и кусок за куском отрезали от булки. Съели практически всю, и когда мать, вернувшись с работы, достала аккуратно отрезанный ножом маленький кусок и закричала: «Кто это сделал?!», брат ответил: «Кошка». Мать так смеялась, что в этот раз ребятам не попало. А самым страшным наказанием тех лет была угроза: «Оставлю без ужина». Как лакомства вспоминаются моему папе оладьи из полусгнившей картошки и жмых…
Сильным потрясением для него оказалось прохождение колонны пленных немцев через Салтыковку. Он рассказывает, что громко закричал от ужаса. Не менее страшными были ночные бомбежки. Пунктуальные немцы начинали бомбить расположенный в соседней Балашихе военный завод ровно в 11 вечера. Мать вытаскивала детей из постели, и всю оставшуюся часть ночи они проводили в вырытом во дворе самодельном бомбоубежище. Промахнись немецкий пилот всего чуть-чуть, и вернувшийся с войны дед не обнаружил бы своей семьи.
Сам День Победы в папиной памяти не сохранился. Он помнит лишь часто озарявшееся победными салютами небо над Москвой и полпорции мороженого, которое вернувшийся с войны отец купил сыновьям.