Лиза Боярская

– Когда вы поняли, что хотите стать артисткой?

– Честно говоря, у меня вообще никогда не было такого желания. Я все детство провела в театре, естественно, у мамы. Я знала, что такое гастроли, что такое закулисье, знала, как артисты готовятся к спектаклям. Все это было интересно, но желания повторить этот путь у меня никогда не было. Мало того, я всегда стеснялась делать что-либо напоказ, стеснялась публики, мне казалось, что выступать как-то неловко и весьма странно. Но в одиннадцатом классе все вдруг изменилось. Во-первых, я достаточно долго ходила на журфак на отделение пиара. Там работают прекрасные педагоги, очень интересные, но чем больше я туда ходила, тем острее чувствовала, что это не мое. Вообще! И я с ужасом понимала, что еще чуть-чуть и сделаю шаг, который все испортит… Во-вторых, Слава Богу, в мае, мозги у меня перевернулись, и я сходила на открытие учебного театра, потом посмотрела два шикарных потрясших меня спектакля, которые, к сожалению, сейчас уже не идут в театре Ленсовета – «Калигулу» и «В ожидании Годо». И я поняла, что поступаю в театральный. Родители, конечно, в ужасе были. Мое решение для них было полной неожиданностью. Но как-то я за месяц подготовилась, настроилась и очутилась на курсе Льва Абрамовича (Додина).

– Родители как-то помогали вам готовиться?

– Не помогали, и слава Богу! Потому что и так у меня еле хватало нервов реагировать, когда мне все говорили, что известные родители меня готовят и я суперподкованная по всем вопросам. Я руками и ногами отпиралась и уверяла всех: «Товарищи, ничего подобно, я готовлюсь сама». Родители, естественно, хотели помочь. Но я сказала: «Давайте проверим, есть ли у меня талант, есть ли у меня соответствующие данные. Я же этого не знаю. Если вы меня натаскаете, то, конечно, я буду подготовлена, меня возьмут. Давайте я попробую подготовиться сама и проверим: то, что я сама себе напридумывала, оно имеет какой-то смысл или нет». Думаю, что это было справедливо. Я делала все по наитию, руководствуясь своими эмоциями, и то, что мне казалось правильным, оказалось замеченным и оцененным, – что-то в этом было настоящее. Конечно, далеко не все, потому что много ко мне было претензий, но в этом что-то было, за что смогли зацепиться, и у меня оказалась возможность развить это все в течение пяти лет.

– Итак, когда вы получили радостное известие о том, что поступили, какие были ощущения?

– Ах, очень спокойные. Я была уверена, что поступлю, в том смысле, что понимала, другого варианта быть не может: если я не поступлю, то, что я буду делать?! Я шла просто, как танк, понимая, что непременно должна поступить, обязательно. Это была своеобразная установка, данная самой себе, некий психологический приказ. И, в общем-то, периодически, когда видела свою фамилию в списках, себя сдерживала: теперь не нужно расслабляться – «ну, все, я поступила» – нужно дойти до самого конца, когда уже начнется учеба. То есть реакция была достаточно трезвая.

– Лиза, расскажите, пожалуйста, об особенностях додинской школы.

– Я уже шестой год работаю с Львом Абрамовичем, учитывая, что год играю в театре. Его школа – это целый отдельный слой в театральном искусстве. Он настолько сложный и тонкий человек, что даже нам, артистам, до сих пор тяжело разобраться во всех его нюансах; их надо чувствовать. Во время обучения, уже с первого курса, нам, студентам, абсолютно не стесняясь, давали понять, что мы – додинцы – особенные. У нас были избранные педагоги, – самые феноменальные, старейшие – которых специально приглашали из Эрмитажа, из Москвы; вызывали хранителей музейных комнат. У нас было очень жесткое расписание, совершенно иное, нежели у других студентов. Я для себя называю эти пять лет самой настоящей армией. Такое ощущение, что я отслужила. И Слава Богу, потому что, если мне сейчас скажут: «А вот у вас сейчас кино, и вот еще вам будет одно кино. Вы сможете два совместить?» Я просто удивлюсь и скажу: «Товарищи, давайте вы не будете говорить мне, что такое тяжело! Конечно, смогу!» Потому что после такой тренировки я очень хорошо понимаю, что многие вещи, которые могут показаться невыполнимыми, на самом деле несложно воплотить в жизнь.

– Вы видите себя больше все-таки актрисой театра или кино?

– Я себя вижу и так, и так, и по-другому никак, потому что, когда я долго не снимаюсь в кино, я лезу на стенку. И точно также, когда я очень много снималась в кино, а в театре у нас был отпуск, я сходила с ума, понимая, что мне скорее нужна сцена, иначе я просто расплескаюсь и у меня ничего не останется. Театр – это исходное начало, самое главное, накопительное, а кино, скорее, наоборот, – расплескивающее. Но я обожаю и то и другое, и никогда в жизни не сделаю выбор. Если мне кто-то поставит условие, я лучше уйду от этого человека и пойду к другому, чтобы заниматься этими двумя любимыми профессиями. Совмещать? Все можно совместить. Если очень захотеть. Нужно просто, чтобы было участие со стороны съемочной группы и со стороны театра.

А что касается совмещения по силам, то когда я работаю, то лучше себя чувствую. Существует какой-то драйв, заряд энергии, когда я все время должна носиться туда-сюда и все успевать. Тогда я чувствую себя человеком, и даже, как ни странно, расслабляюсь в эти моменты. Когда я отдыхаю, это тоже неплохо, но появляется некоторая вялость. Я очень люблю работать. И, наверное, это хорошо.

– Скажите, а ваши роли не мешают в жизни?

– Нет. Бывают такие люди, я знаю, которые после спектакля не могут оклематься; и продолжают переживать как свой герой, им часто снится что-то на тему спектакля. У меня такого не бывает никогда, потому что как бы я не относилась хорошо и честно к своей работе, как бы я ее не любила, для меня жизнь, театр и кино – это три разные вещи. Я отработала, я была на сцене, я снялась – все это заканчивается, я еду домой, я – Лиза, у меня своя жизнь, у меня семья, дом, я совершенно другой человек. И это не должно мешать. Я считаю, что такое разграничение правильно, потому что немного времени может потребоваться, чтобы сойти с ума.

– Это одна из трудностей профессии. Расскажите, пожалуйста, о вашем увлечении живописью.

– Это не увлечение, это опыт, для того чтобы глубже понять роль. Женя (моя героиня из спектакля «Жизнь и судьба» по Гроссману) – она художница, любительница Матисса и Шагала. И у нее в квартире картины висели Штрумака, т. е. она довольно известная художница в своих кругах. Я взялась за кисть и написала две картины, которые, как мне кажется, в чем-то схожи со стилистикой Матисса. Но это был просто опыт для себя, чтобы понять, уловить: какая осанка может быть у человека, который пишет, какие у него движения рук, какие привычки – какие-то детали.

– Какие у вас увлечения, кроме работы?

– Какая у меня жизнь, кроме театра? Никакой. И я не жалею. Могу сходить в кафе с друзьями, могу съездить на дачу. Люблю дома посидеть – посмотреть марки, почитать, музыку послушать.

– Лиза, я слышала, что вас привлекают очень противоречивые люди: к примеру, девушка любит одного человека и в то же время бежит вдогонку за экипажем, увозящим другого. Это так?

– Для меня интересно все, что неоднообразно. Человек, который мечется, испытывает сильные переживания на грани серьезного выбора, привлекательнее, нежели прямолинейный, упертый, статичный, знающий до конца свои цели. Это, прежде всего, вероятно, профессиональный интерес – интересно раскопать, понять, примерить на себя эти переживания и почувствовать, в какую сторону склоняется чаша весов.

– Наверное, вы романтик?

– Да, нет.

– Лиза, а каков ваш мужской идеал?

– Не знаю. Такого нет, наверное. Просто сейчас такие женщины сильные стали, что мне сложно представить мужчину, с которым рядом я могла бы себя чувствовать комфортно. Я знаю одного надежного достойного мужчину, но с таким скучно. Наверное, у меня очень высокие требования, но я не знаю ни одного такого мужчины, рядом с которым я (при своем образе жизни, когда я так много работаю, и такая сильная) буду ощущать себя маленькой и слабой. И при этом, с которым мне будет интересно. Это не значит, что он должен быть меня старше (хотя, может быть, это и неплохо). Для меня это не имеет большого значения. Если я влюблюсь в человека, то мне уже не важно будет, кто он, все остальное отходит на второй план.

– Лиза, а какие человеческие качества для вас особенно значимы?

– Юмор, надежность, абсолютная правдивость. Последнее время я стала по-настоящему ценить юмор, понимать, что это очень важно. Когда попадаются люди, у которых плохо с ним, это печальное зрелище.

– Ваши дальнейшие творческие планы?

– Отдохнуть. Прошлый год был очень сложный в плане кино, этот год очень нагруженный в плане театра, хотя он еще не закончился (еще только полгода прошло), но и это время было очень насыщенное. Сейчас будет лето. Так сложилось, что не запланировано никаких съемок. Не потому, что я не хотела, я хотела, но такие чудовищные проекты предлагают, что лучше ничего не делать, чем сниматься в явном ширпотребе. Может быть, что-то будет в августе. Дальше посмотрим. Пока планов как таковых нет.

Есть время, чтобы отдохнуть. Я этому рада, потому что такая возможность выпадает редко. Надо восстановить силы, накопить какие-то ресурсы, так как дальше предстоит делать больше, больше творить, фантазировать. J