Евгений Минченко: " В России возникает кризис доверия внутри элиты"

- Какие основные политические события произошли 2018 году, повлиявшие как на ситуацию в России, так и на международную политику.

- С моей точки зрения, событие номер один – это обострение ситуации в США. Это комплекс событий, который включает в себя кризис в команде Трампа и резкое повышение вероятности реализации проекта «Майкл Пенс – президент США». Я думаю, что после последних отставок в администрации Трампа можно говорить, что какая-то часть республиканской команды взяла курс на то, чтобы так или иначе от Трампа избавиться.

Вторая составляющая – это достаточно удачные для Трампа результаты выборов в Конгресс США, потому что, несмотря на то, что республиканцы потеряли большинство в Нижней палате, Трампу удалось подмять под себя политический аппарат республиканской партии. Это является для него очень серьёзным ресурсом.

Третья составляющая американского сюжета – реализация Трампом политики изоляции, конфликт с европейскими союзниками и одновременно экономическая и военно-политическая холодная война с Китаем. Она ещё не дошла до возможной остроты, но очевидно, что Трамп в качестве основного противника рассматривает Китай, и очень многие вещи, которые он делает, имеют свои корни в этом большом противостоянии. Что это значит для России? Какую-то временную передышку, потому что Трамп не воспринимает Россию как основного оппонента, он рассматривает нашу страну в качестве потенциального союзника в противостоянии с Китаем. России, на взгляд, ни в коем случае нельзя втягиваться в игру ни на той, ни на другой стороне. Хотелось бы отметить ещё глобальное корпоративное противостояние – уничтожение ZTE – китайского гиганта и начавшаяся война против корпорации Huawei с заключением под стражу дочери основателя компании и финансового директора Мэн Ваньчжоу. Это достаточно острая игра со стороны Трампа.

Вторая блок факторов – европейский кризис, связанный с кризисом той экономической и политической модели, которая сегодня существует в Европейском Союзе. С одной стороны, возник глобальный проект «Четвёртого Рейха» Европейского Союза, резкого усиления ЕС, создания отдельных от НАТО вооружённых сил Евросоюза, ну и, по сути дела, это проект гегемонии Франко-Германского тандема. Однако этот проект наталкивается на несколько ключевых проблем. Проблема номер один – мировоззренческий кризис внутри Германии и Франции. В Германии это вызов, стоящий перед германской промышленностью, потому что целый ряд глобалистских инициатив грозит в обозримой перспективе подорвать экономическое лидерство Германии. Плюс – нерешённая миграционная проблема. Во Франции – кризис псевдо-популистского движения Эммануэля Макрона и движения «жёлтых жилетов». На это накладываются события в Бельгии с правительственным кризисом, очень неоднозначные процессы, проходящие в Восточной Европе и, естественно, непрекращающийся внутриполитический кризис в Великобритании вокруг модели Брекзита.

- Насколько на ситуацию в Германии и вообще в Европе повлиял или повлияет уход Ангелы Меркель?

- Я думаю, что достаточно серьёзно. Её лидерство в ХДС было несомненным, неоспоримым. Не факт, что её преемница будет в состоянии его удерживать, тем более, внутри самой коалиции ХДС – ХСС противоречия между ХДС и партией экономически процветающей Баварии - ХСС становятся всё острее и острее. По большому счёту, политика, которую проводит ХДС – это политика демонтажа в нынешнем виде автомобильного кластера Баварии, который является основой экономической мощи для этого региона, и понятно, что для ХСС это – серьёзный вызов с точки зрения выживания как политического субъекта.

- Что это означает для России?

- С одной стороны, это снижает субъектность Евросоюза, с другой стороны на этом фоне очень сложно выстроить ту модель, которая рассматривалась как предпочтительная – выстраивания союза с Европой против американцев. На данном этапе вероятность такого союза скорее снижается, чем растёт.

Третий большой блок – это непрекращающийся кризис на постсоветском пространстве. Это смена власти в Армении, это резко усложнившиеся отношения с Белорусью, это не закончившийся кризис на Донбассе – этот нарыв рано или поздно лопнет, а судя по последним событиям, скорее рано, чем поздно, а это, в свою очередь, осложнит отношения и с США, и с Евросоюзом. Сам по себе климат в отношениях Россия – Запад и так негативный, несмотря на то, что американский изоляционизм вроде бы даёт возможность выстраивания союза с европейцами, но внутренний климат в ЕС с накручиваемой темой угрозы со стороны России мешает возможности это реализовать. Ну и те события, которые будут в ближайшее время проходить на постсоветском пространстве, вряд ли добавят нам оптимизма.

- Что вы имеете в виду? Поворот Армении в сторону Запада?

- Нет, не поворот Армении. Я перечислю основные точки: первое – это Украина; второе – Армения, как часть Евразийского экономического союза; третье – перманентный политический кризис в Киргизии, пока не ясная, не сформированная модель постназарбаевского транзита в Казахстане; очередной этап осложнений отношений с Белорусью – экономические споры, которые сейчас возникли; парламентские выборы в Молдове, где пророссийская партия социалистов идёт на выборы без союзников и вероятность того, что она получит большинство в парламенте существует, но сильно меньше пятидесяти процентов. Сохранится, скорее всего, прозападное большинство в парламенте. В Грузии удалось предотвратить начало реванша группы Саакашвили, но Бедзина Иванишвили всё равно потерял большинство, а вновь избранный президент – Соломе Зурабишвили, вместо того, чтобы начать всё с чистого листа, начала свою каденцию с антироссийских заявлений. Ну и риски в отношениях Армения и Азербайджана, я думаю, усилятся.

- Вы говорите о Нагорном Карабахе?

- Да, я имею в виду Карабах, потому что Азербайджан накопил очень серьёзные военные ресурсы, Турция, как ближайший союзник Азербайджана последнее время увеличивает уровень своих амбиций. Сейчас им удалось разрешить в свою пользу ситуацию в Сирии. С уходом американцев у них будет высокий шанс разобраться с курдскими сепаратистскими группами. Это может усилить позиции Эрдогана.

Исходя из всего перечисленного, очевидно, что внешний периметр у нас очень некомфортный, происходит резкое ужесточение, приём в антироссийском ключе политики в странах Балтии. Сейчас очень жёсткий силовой прессинг на всех людей, которые хоть как-то демонстрируют симпатию в отношении России, вплоть до посадок их как предполагаемых российских агентов.

- Каковы, с вашей точки зрения, важнейшие события, которые произошли в России?

- Прошла достаточно удачно президентская избирательная кампания, но она породила очень большие ожидания. Получилось так, что те рейтинговые показатели, которые были набраны и Путиным, и партией власти были к концу года сильно девальвированы серией непопулярных реформ, из которых самая значимая – изменение параметров пенсионной системы. Это далеко не единственная история. Есть большое количество решений власти как на федеральном, так и на региональном уровне, которые повышают напряжённость.

- Вы имеете в виду повышение ставки НДС?

- НДС, повышение штрафов за нарушения ПДД, повышение стоимости парковки в Москве до 380 рублей в час, введение налогов на самозанятых. Огромное количество инициатив, которые не делают жизнь людей проще. Плюс разрыв в восприятии действительности властью и населения. Мы видим по выступлениям руководителей страны, что они исходят из того, что ситуация улучшается, что доходы населения растут, в стране может быть, не очень высокий, но экономический рост. В то же время, если мы посмотрим на результаты социологических исследований, как количественных, так и качественных и результаты выборов в регионах, мы увидим, что восприятие населения далеко не такое оптимистичное, как восприятие власти.

Я думаю, что у нас произошло ещё не осознаваемое изменение элитной и электоральной базы режима. Во-первых, если речь идёт о внутриэлитном балансе, то резкое усиление членов путинского «политбюро 2.0» за счёт более мелких игроков и за счёт региональных элит создаёт кризис доверия внутри элиты и это выражается, в том числе, в неудаче четырёх региональных кампаний. Трёх, потому что формально в Приморском крае выиграл представитель власти. За это время возникли серьёзные проблемы с лояльностью традиционной базы партии власти – это пенсионеры, бюджетники. Уровень их мотивации с точки зрения поддержки власти очень сильно снизился, и мы это могли видеть на уровне эффективности агитационных сетей, которые традиционно из бюджетников и состоят. Плюс тот стиль, в котором принимались значимые решения, когда их принимали на уровне правительства, потом просто спуская вниз, региональные политические менеджеры обязаны всё это продвигать, объяснять людям, что всё, что делается с пенсионной системой, то, что делается с налоговым законодательством, это всё делается на благо людей. Понятно, что это тоже сильно демотивирует низовой политический актив и это серьёзный вызов перед ближайшими региональными выборами. Поэтому, если переходить к прогнозам, я думаю, что так или иначе неизбежна перезагрузка политической системы в России. Имеется в виду партийной системы в России.

- У меня в связи с вышесказанным ещё один вопрос: готова ли российская власть к новым вызовам и новой повестке?

- Я думаю, что уровень контроля сегодня достаточно высокий. Выстроена достаточно эффективная медийная машина, создан мощный силовой кулак в виде Росгвардии. Это отмобилизованная машина, плюс остальные деловые структуры. Но при этом очевидно снижение влияния традиционных медийных механизмов, связанных, с одной стороны, с переходом телевидения на цифру и, соответственно, уменьшением охвата аудитории в силу возникших технических проблем. Часть людей просто выпадет из этого информационного поля. Второе – резкий рост влияния интернета, социальных сетей, мессенджеров как альтернативного источника получения информации и канала коммуникации. То, что стало тенденцией буквально последнее время, и мы видим, что в ряде региональных выборов это сыграло ключевую роль. Более того, могу адресовать вас к недавнему исследованию Комитета по политическим технологиям российской ассоциации специалистов по связям с общественностью, где была зафиксирована эта тенденция, что у нас с точки зрения электорального влияния социальные сети уже являются более влиятельными, чем традиционные средства массовой информации.

- Как на это может повлиять заявление Путина об увеличении господдержки позитивного контента в интернете?

- А я не понимаю, что такое позитивный контент в интернете. Тут же история такая: люди смотрят то, что им интересно. Если не интересно – не смотрят и не воспринимают. Превратить социальные сети по содержанию в филиал Первого канала – невозможно. Можно сколько угодно вливать деньги, потом какой-нибудь региональный чиновник типа Глацких что-нибудь ляпнет, и это порождает такую волну, причём совершенно бесплатную, которая перебивает эту всю историю. Если уж говорить о вложениях, то, первое, всё-таки речь должна идти о том, чтобы политика стала менее технократичной, более близкой к интересам людей. Что такое технократизм – мы лучше вас знаем, что вам нужно. Мы очень хорошо во всём разбираемся, мы принимаем правильные, обоснованные решения, а ваша задача просто признать, что вы не компетентны для того, чтобы понять всю глубину и мудрость наших замечательных решений и обсуждать их. Вопрос в том, что всё равно приходится принимать коррекции.

- Какие новые тенденции в уходящем году наметились в гражданском обществе?

- Я думаю, что никаких тенденций в гражданском обществе не наметилось, потому что оно не существует. Это миф.

- Будут ли увеличиваться протестные настроения?

- С чего бы им сходить на нет? Я не очень понимаю, а что такое должно произойти, чтобы протестные настроения сошли на нет? В данный момент у нас ухудшается как политическая, так и экономическая конъюнктура и, скорее всего, будет ухудшаться и дальше. По поводу обещанного прорыва, я, честно говоря, в очень большом скепсисе. На мой взгляд, за последние годы качество управления в стране только ухудшалось. Я хочу оказаться плохим пророком и буду счастлив, если мы увидим невероятный экономический прорыв, но пока оснований для оптимизма у меня нет.

- В этом году протесты были локальными – протестовали против застройки в Москве, против мусорных полигонов в Московской области и регионах. Будет ли протест объединяться? Возникнет ли общефедеральная повестка?

- Я не согласен. Против пенсионной реформы были акции протеста по всей стране и достаточно масштабные. Они были меньше, чем ожидалось. К этому добавлялись и локальные протесты по экологической проблематике, по застройке, парковкам. Я не вижу необходимости в объединении, как правило, если речь идёт о большом протесте, он и объединяет локальные протестные группы, каждая из которых недовольно чем-то своим, и риск для власти сегодня в низком уровне доверия к правящей элите в целом. Это главная проблема. Антиэлитные настроения имеют тенденцию к нарастанию. При этом ключевой институт нашей власти как Владимир Путин – я подчёркиваю – не президент РФ, а именно Путин лично – этот институт тоже имеет определённые проблемы – снижение рейтинговых показателей, а рейтинги власти являются проекцией рейтингов Путина. Поэтому, конечно, я думаю, что эта проблема очень серьёзна, быстрого решения её нет. Во многом, в том числе, эффективность её решения зависит от эффективности нового поколения глав регионов, которые призваны олицетворять новую кадровую политику, но мы видим, что далеко не все эти решения оказались успешными. Есть главы регионов, которые неплохо зашли в регион. Из новых, например, Сергей Носов в Магаданской области, а есть главы, которые имеют понижательную динамику. Из тех, кто недавно проходил выборы – Овсянников в Севастополе не самый удачный.

- Существуют ли проблемы в профессиональном политологическом сообществе? Если да, то какие? Насколько востребованы сейчас услуги политологов и политтехнологов?

- Вообще я думаю, что слово политолог у нас в стране очень сильно дискредитировано. Политологом очень часто называют человека, который на камеры может объяснить, насколько мудры любые решения власти. Я прошу, по возможности, меня политологом не называть. Я – политконсультант. Не вижу большой чести именоваться политологом в наших нынешних реалиях. Я думаю, что у нас в стране кризис института политической экспертизы, в том числе в связи с тем, что старые модели объяснений не всегда адекватные, а новые ещё только вырабатываются. Я думаю, что есть несколько моделей, которые, в том числе и за рубежом, воспринимаются как интересные с точки зрения их объясняющей силы. Это модель сословного общества и ресурсного государства Симона Кордонского, это «Четыре России» Натальи Зубаревич, ну и я бы к ним нескромно добавил нашу «Минченко консалтинг» «Политбюро 2.0». Это те модели, которые пытаются нащупать язык описания той сложной и многосоставной реальности, в которой мы сегодня находимся.

Что касается политтехнологического сообщества, мы сегодня переживаем ренессанс, потому что конкурентность выборов растёт, инструменты меняются достаточно сильно. Можно отослать к исследованию РАСО (Российской Ассоциации по связям с общественностью). Наши коллеги пришли к выводу, что впервые за долгое время социальные сети стали более эффективным средством коммуникации на региональных выборах, чем традиционные средства массовой информации. Это прямое следствие изменения модели медиапотребления и, с другой стороны, антиэлитных настроений и кризиса доверия к официозным источникам информации.