Уполномоченный по правам человека Владимир Лукин

– В вашем ежегодном докладе говорится о засилье государственных СМИ. Недавно спикер Совета Федерации Сергей Миронов предложил еще больше увеличить роль государства на медиарынке. Чего, по вашему мнению, добиваются власти?

– Я не слежу за всеми высказываниями представителей власти. Но при коммунистах была такая формула: государство будет у нас отмирать с помощью его непрерывного усиления. Такая вот диалектика. Но я считаю, что участие государства в СМИ должно быть минимальным. Может быть, один центральный телеканал. Но не все подряд.

– А как идет работа по созданию Общественного телеканала?

– Пока никак. Меня попросили, чтобы я стал членом Совета по созданию Общественного телевидения. Я стал. И жду инициативы от организаторов. Это вопрос не ко мне, а к председателю Совета Владимиру Владимировичу Познеру. Как только будут импульсы, я сразу включусь в работу.

– Журналисты и правозащитники – это родственные профессии?

– Общее у них в том, что журналисты и правозащитники – это люди, которые всем интересуются. Про журналистов говорят, что они интересуются всем, хотя ничего не знают. А правозащитники интересуются проблемами человеческой справедливости. Но в любом виде деятельности есть проблема финансирования. И здесь есть большие вопросы и к первым, и ко вторым. Часто в этом скрыт дьявол. Многие журналисты сделали финансирование главным принципом своей работы. Их перо – это средство для достижения адекватного финансирования. Я помню, как горели глаза у журналистов в начале девяностых годов. А сейчас даже типаж некоторых журналистов изменился. Достаточно посмотреть телевизор. Что же касается правозащитников, то у некоторых из них гранты тоже стали не помощью в работе, а самоцелью. Это принципиальный вопрос: мы – общество с рыночной экономикой или с рыночной религией?

– Насколько адекватно, на ваш взгляд, российские СМИ освещают ситуацию с правами человека?

– Правозащитная тематика в нашей стране, как и везде, политизирована. Интонации ощущаются везде. Правительственные газеты стараются излагать ситуацию помягче, оппозиционные – в более критическом, я бы даже сказал – в нажимном плане. Но в целом я считаю ситуацию нормальной. Не помню, чтобы какое-то крупное событие не нашло отражения в прессе.

– Как изменилось освещение правозащитной тематики за время вашего пребывания в должности Уполномоченного?

– СМИ стали уделять несравнимо больше внимания деятельности Уполномоченного. Это относится и к государственным телеканалам, и к «Российской газете», которая публикует мои доклады, хотя там содержатся не только комплименты. Что касается правозащитных организаций, то после известных критических высказываний в адрес НПО их позицию стали отражать меньше. Возможно, это какая-то дисциплинированная «застенчивость» журналистов. Или информационных поводов не стало. Про Общественную палату сообщают много, а про организации, которые туда не входят, значительно меньше.

– Бывает ли у вас впечатление, что на самом деле проблема в одном, а журналисты из-за своей некомпетентности пишут совершенно о другом, о том, что неважно?

– Что касается некомпетентности и поверхностности многих журналистов, то это имеет место по многим проблемам, не только по правозащитным. А самой серьезной проблемой я считаю непонимание того, чем сегодня является правозащитное движение, в отличие от советского времени. Тогда это была системная, фактически скрытая политическая оппозиция. Сейчас правозащитная и политическая деятельность разделена. Политическое поле сужается, но оно существует. Есть оппозиционные политические партии, есть довольно острые антиправительственные объединения. И хорошо, что они существуют, без них не было бы нормального общества. Но необходимо разобраться, что на этом фоне должно быть правозащитой. Правозащитников упрекают, что они политизируют свою деятельность. Но в широком понимании политика – это все, потому что полис – это город, государство. И любое занятие делами государства – это политика. А в узком смысле политика – это участие в выборах и завоевание власти законными средствами. И в этом узком смысле правозащитники заниматься политикой не должны. Но вместо этой проблемы обсуждается, кто кого обидел, кто что-то сказал, кто близко или далеко прошел мимо какого-то камня.

– Как часто вам удается помочь людям?

– Ежедневно к нам приходит порядка 300 обращений. Удовлетворить удается процентов 7. Это немало. Ведь не все из обращений – жалобы. Иногда люди пишут от одиночества или под влиянием экзальтированных эмоций. Или присылают жалобы совершенно не по адресу. Не может Уполномоченный по правам человека заменять суд!

– Что тогда может Уполномоченный?

– Добиваемся пересмотра приговоров судов, если по нашей наводке установлено, что там были крупные процедурные нарушения. Есть и прецедентные дела. Например, некоторые граждане получают вторую пенсию как ветераны войны. И когда они попадали в дом престарелых, то до недавнего времени у них забирали 70–80% от обеих пенсий. К нам обратился такой ветеран, мы взяли это дело и выиграли, и теперь забирают только с одной пенсии. Дело конкретного человека, но прецедент – по всей стране. Мы проблемы с армией разбираем, СИЗО проверяем, у нас целая группа есть, которая по ним ездит. Сейчас создаем службу, которая будет проверять ситуацию в психиатрических лечебницах. Там люди сами себя защитить не могут.

– А журналисты как часто обращаются к вам за защитой?

– Журналисты обращаются за защитой не для себя, а для тех людей, с которыми столкнулись. А журналистскую тематику мы стараемся держать в поле зрения. Я сам на встрече с президентом говорил о проблемах региональной прессы и о том, что журналистская профессия становится в России все более опасной.

– Можно ли считать давлением на свободу слова недавнее увольнение главного редактора «Парламентской газеты»?

– В той статье в «Парламентской газете» действительно было что-то непристойное, на мой взгляд. Что местное самоуправление процветало при фашистской оккупации. Я – не сторонник цензуры и всегда против того, чтобы редактора наказывали за что-то написанное. И я далек от мысли говорить, что нами с этой стороны командовали ангелы, такие как товарищ Сталин и его компания. Но если бы я был редактором, я бы трижды подумал, публиковать ли такую статью. Иначе окажется, что мы воевали не с фашистами, а с Фурье и Оуэном, с утопистами, которые хотели блага нашему народу.

– Как вы оцениваете роль «Новых Известий» в освещении правозащитной тематики?

– «Новые Известия» – газета боевая, энергичная. Когда несколько лет назад в газете произошел раскол, я не был уверен, что вы найдете свою нишу. Но газета свою нишу нашла. Либеральную, кусачую. Я считаю, что ваша газета играет полезную роль, и желаю ей длительного и успешного существования.

– Давайте заглянем, например, в четырехтысячный номер «Новых Известий». О чем мы будем писать в годах эдак в 2014–2015-м?

– До этого времени я желаю дожить и себе, и вам. Тем более что у нас неплохие шансы провести в 2014 году в Сочи Олимпийские игры. И я напрашиваюсь к вам корреспондентом в отдел спорта. Буду эти игры комментировать. А ситуация с правами человека, надеюсь, к тому времени настолько улучшится, что поводов к беседам, подобным сегодняшней, почти не останется.