«Скорее скучно, чем страшно...» Выживший вспоминает, как взорвался «Невский экспресс»

По официальной версии причиной ее стал террористический акт. После проведенного уголовного расследования несколько человек были приговорены к лишению свободы сроком от 7 до 8 лет, так что теперь все они освобождены.

Бизнесмен Алексей Павлюц ехал в том поезде и теперь вспоминает в своем блоге о том, как он выжил:

«Второй день рождения фактически. Раньше я об этом не писал, не было желания. Сейчас отчего-то появилось. Дальше много, и не для слабонервных. Это не протокол и не рассказ, это просто зарисовки того, что сохранила моя память. Я предупредил!

Скажите, Вас никогда не интересовал вопрос, что чувствуют люди в момент катастрофы? В падающем самолете, несущемся под откос авто или поезде, сошедшем с рельс? А вот меня это интересовало всегда. Когда ты задаешь вопросы мирозданию – оно отвечает. Десять лет назад получил свой ответ и я.

Оказалось - ничего особенного. Когда на скорости более 160 тележки нашего, последнего вагона загрохотали по шпалам – мысли были насквозь простыми и прагматичными. «Ну вот, блин, приехали! Ща мы звезданемся, кругом – лес, потом нас будут долго-долго спасать и вывозить, не попаду я сегодня домой!»

А потом стало темно.

Это как попасть в неизвестную компьютерную игру. Нажал кнопку «войти» - и темнота. Потом в темноте начинают зажигаться экраны мобильных. Сознание пытается понять ситуацию. Боль там, боль тут, умеренно, шевелиться – вроде можем. В пятнах света потолок вагона и багажные полки, везде пятна крови. Что-то течет по голове. Вдаль уходит девственно пустой вагон. Все его содержимое: кресла, люди, багаж, все – будто гигантским поршнем вбито в передний конец вагона. Месиво, завал до самого потолка. И я, слава Богу, на его краю.

Выбираюсь из завала по мокрому, скользкому полу, вокруг люди делают то же самое. Мозг врубает все предохранители и сознание работает с отстраненностью компьютерной программы, не то робкоп, не то терминатор. Проверка организма: голова, течет, ощупать. Рана, кровь, умеренно. Шея – болит, терпимо, не шевелить головой без нужды. Правая рука – ок. Левая – не поднимается, боль умеренная до сильной, заключение – ушибы, переломов нет, минимизировать движение. Ноги – ок, умеренная боль, приемлемо. Работают. Проверка завершена, действия: снять свитер, снять футболку, одеть свитер, футболкой заткнуть рану на голове. Выполнено. Портфель, куртка, телефоны – найти. Невозможно. Забить.

Взяв у мужика телефон делаю два звонка по номерам из памяти. Коротко. «Это я, чужой телефон, мы разбились, я побитый, но живой, не надо беспокоиться, все будет хорошо, смотрите новости там все скажут» Все, дальше разойдется само.

С десяток наименее пострадавших разбирают завал, оттаскивая кресла и шмотки и извлекая людей из слегка шевелящейся массы. Все это происходит в полной тишине, прерываемой лишь стонами и отдельными репликами. Нет ни ора, ни воплей. В меру сил участвую, хотя с одной рукой это сложно. С той же отстраненностью понимаю, что многие живые – ненадолго. Открытый перелом обеих ног, раздавленная грудная клетка, дышит кровавыми пузырями – явно не жилец. Никто пока и не пытается оказывать помощь, да и нечем. Для начала разобрать завал и высвободить людей.

Отчетливое понимание, что помощь придет нескоро. Кресла вылетают из вагона сквозь разбитые окна, людей оттаскивают и рассаживают по стенкам, кладут на пол. Руки мокрые и липкие, все вокруг такое же. Непонятно сколько времени это продолжается, но приходит понимание что здесь я уже ничего не могу сделать, надо выбираться. Людей в куда лучшей кондиции достаточно, места мало, только мешаю.

Выбравшись, вижу коллегу, прибежал из уцелевших вагонов. «-Ты как? – Вроде норм, пойду туда. - Давай, здесь еще должны быть наши».

Бреду по насыпи вперед по ходу. Навстречу бежит мужчина с большим фотоаппаратом, останавливается возле какой-то валяющейся детали, делает снимок и убегает дальше. Предпоследний вагон – лежит на боку, никакого какие-то люди вокруг. Иду дальше. Остальная часть поезда где-то очень далеко. Подстанция, в открытых воротах стоят люди и машут руками. «заходи, иди сюда».

Машзал с рядами серых щитов, гул силовой аппаратуры, среди этого всего ходят, сидят и лежат прямо на бетонном полу люди. Осматриваюсь, снова ощущая себя внутри компьютерной игры. В страшноватом, разбитом туалете нахожу на полке раздраконенную аптечку – и сходство с игрой становится полным. Там нет почти ничего, но есть упаковка, что-то типа плоской губки, пропитанной антисептиком. Ну вот, есть чем дырку в голове заткнуть. Помутневшее, сколотое зеркало над ржавым рукомойником с холодной водой, ну Дум да и только. Скучно, ожидание выматывает больше, чем что-либо другое.

Молодые мальчики и девочки суетятся между пострадавшими – студенты медики со встречного поезда, не помню, первый или второй курс. Ехали в отпуск, а приехали на практику по экстремальной травматологии. Откуда-то появляются коробки, студенты налетают на них – бинты, перчатки, шприцы, какие-то ампулы. Вода в бутылках. Кто-то подходит ко мне: «помощь нужна?». «Нет, спасибо.». Сижу у стены за щитом и жду. Иногда прохаживаюсь и выхожу на улицу. Студенты куда-то звонят, консультируются. Сыплют медицинскими терминами. «Нет, быр-быр-быр нету. И бур-бур нету. Да ничего нету, есть только шприцы и блюм-блям! Что можно сделать?»

Вопль, громкий, визжащий, чуть не переходящий в ультразвук. На полу визжит и бьется мужчина, двое студентов удерживают его, рядом третий готовит шприц. Пожарные принесли его на отломанной вагонной двери. Он орет и орет, его с трудом удерживают. Проходит пять минут и крики затихают, его накрывают невесть откуда взявшимся тонким шерстяным одеялом. С головой. Говорят, каждый врач имеет свое кладбище, но не каждому довелось открыть его только начав учиться.

Дороги сюда, по сути, нет – пожарные на вездеходе, зеленая буханка военных врачей да одна «газель» в цветах скорой – вроде и все, что приехало. Говорят, все скорые сели в километре-полутора, не проехать. Количество людей начинает уменьшатся – их вывозят на всем, что может пройти по бездорожью. Я не спешу, я вижу, что слишком много людей в куда более тяжелом состоянии.

Я уехал одним из последних – на военной «буханке», в которой от «скорой» только чемодан фельдшера. Мы набились в нее, расселись по боковым лавкам, да посредине поставили стул из подстанции. И поехали, ухая по самые двери в ямы с водой, натужно гудя, пролезая на понижайке. Нещадная болтанка, да по больным местам кузовом. Проехали стойбище скорых – в основном цивильные форды, куда им на эту дорогу. Выехали на трассу и буханка взревела, набирая скорость, наверное, аж до 60 км/ч. А следом взревела женщина «Тормозите! Тормозите, куда вы гоните! Нагонялись уже сегодня! Водитель! Не надо так быстро!». Истерика.

В медсанчасти ЗАТО «Озерный» не протолкнуться. Потом рассказали, что оперативный дежурный МЧС позвонил, но в отличии от обычной разнарядки сколько принимать – сказал просто: «сколько сможете». Военных не надо учить мобилизации: подняли по тревоге весь состав. А им привезли 17 человек. В итоге я лежал на столе, окруженный персоналом, одна медсестра обрабатывала ноги, одна – руки, еще одна суетилась и помогала первым двум, и еще одна ассистировала доктору – целому майору медслужбы. Колоритный майор шил мне голову, и приговаривал с кавказским акцентом: «паатерпи, дорогой, сейчас так красиво зашью, твоя голова лучше новой будет!». Сделали рентген шеи – ничего не нашли.

А потом мне повезло – за кем-то крутым из Питера приехала коммерческая «скорая» и у них был одно свободное сидячее место. Я оказался единственным, кто мог ехать сидя и был один, без компании. Ребята дали мне «ошейник» на болящую шею, влупили в плечо кетанов и мы поехали, быстро, при необходимости разгоняя мешающие машины сиреной. Как ни странно, большую часть пути я спал – кресло удобное, кетанов опять же, да и устал. Уже в Питере нас встретила другая скорая, которая забрала меня в больницу РЖД, где меня уже ждали мои. С днем рождения мама! Вот так совпало. Ну и медики тоже ждали.

Телевидение. Первый канал вроде. Вломились прямо в бокс во время обработки, картина маслом, процесс в разгаре, голову бинтуют, а тут они. Какая-то корреспондентка с профессионально-сочувствующим лицом задавала какие-то вопросы. Рассказал про студентов-медиков, но в эфир попали только 10 секунд какой-то хрени. Что же, каждому отведены его секунды славы.

Свитер, который местами не гнулся от засохшей крови с меня просто с хрустом срезали большими блестящими ножницами. МРТ – переломы отростков двух позвонков. Рассечение на голове, множественные ушибы. Все.

И только когда попал в палату – как тумблер щелкнули. Разом, одной огромной волной накрыло: боль, усталость, слабость, все. Так устроен человек, пока расслабиться нельзя – организм держит на адреналине. А потом все накопленное прилетает обязательно. Утром коллеги оперативно восстановили сим-карту и на меня обрушилась волна человеческого сочувствия и поддержки. Пожалуй, это самое впечатляющее открытие – какое количество людей звонило и спрашивало – чем помочь? Не надо ли чего? А мне хотелось только чтобы телефон перестал звонить. Нет, не потому что я неблагодарная сволочь – просто очень уж все болело хотелось только укол и спать. Апофеозом было, когда в палату внезапно ворвалась Оксана с книжкой и фруктами, пронеслась как цунами и так же стремительно исчезла.

Ну а дальше… Да много всего еще происходило, но это уже куда менее интересно.

Врачи, запуганные начальством до безумной перестраховки. Представители РЖД с бумажками. Следователи с вопросами. Знаете, откуда берутся сто томов дела? Да все просто: простой протокол – два листа. Копия медицинского дела, заключение судмедэкспертизы, еще всяких формальных бумаг – и с одного меня листов сто в дело легло. Смысла в этом практического никакого, но по процедуре положено.

Кстати, забавное: мне вернули мой кожаный портфель. Когда позвонили – я жутко образовался, неужели и ноутбук нашелся, ну и там бумаги были кое-какие что мне жалко потерять. С этой надеждой приехал к следователям. А мне из опечатанного мешка извлекли… Ну вот вы представляете кожаный портфель с несколькими отделениями? И вот как раз перепонка между отделениями внутри – она же такой карман плоский на молнии. Вот эту перепонку с карманом мне и вернули, со свисающими с двух сторон лохмотьями кожи в засохшей крови. А в кармане была шариковая ручка и справка о допуске к гостайне на мое имя. По ней и соотнесли. И еще пытались выдать какую-то книгу, бульварный детектив в мягкой обложке и тоже вся в пятнах. Я уж не знаю почему ее приписали ко мне. От книги отказался. От портфеля – офигел.

Глядя на это с десятилетней дистанции, что я чувствую? Да в общем ничего. Это было. Вспоминать это – как смотреть черно-белое кино без звука. Из нашей, на самом деле очень безопасной, комфортной и уютной повседневности это выглядит как ужас-ужас-ужас. Но ИЗНУТРИ ситуации – нет. Если Вы прочитали это все, то, вероятно, Вашу воображение раскрасило это всеми цветами Хичкока, но изнутри – опять же нет. Сознание отгораживается, уничтожая любые эмоции, остается холодное как лед восприятие. И, судя по поведению других людей, это не моя фишка, а общий защитный механизм психики.

Я выжил. Многие, в том числе мой коллега Андрей – нет. Что было бы, если бы во время посадки один мужик НЕ попросил бы пересесть на его место на один ряд дальше к хвосту? Что случилось с ним на моем месте? На этот вопрос ответа уже не узнать. Судьба, стечение обстоятельств, иншалла – да какая разница, если мы не можем ни предвидеть, ни управлять?

Я понял, что нет смысла бояться того, что может случиться – оно все равно случится не там и не так, как тебе морочат голову твои страхи. А когда случается, то субъективно – это было скорее скучно, чем страшно. Я понял, что случится может что угодно и в любой момент. И перестал париться по этому поводу. И это, кстати, не такой уж плохой итог.

***

И в продолжение, в память о коллеге, которому десять лет назад не повезло так, как повезло мне.

В том поезде наших было семеро. Пятеро оказались в вагонах, которые не пострадали. Я был в последнем, побился, но остался жив. Андрей был в предпоследнем. Том, который упал на бок и скользил по насыпи. Говорят, что гравий потоком летел через окна, молотя все живое как в гигантской мясорубке.

В той неразберихе я нашелся сразу, а его искали более суток. Большинство пострадавших не имели при себе документов, многие без сознания, даже меня, было дело, "нашли" совсем в другом месте, человека накрыли моей курткой когда вытаскивали, а там - паспорт. Коллеги мотались по местности на машине, объезжая все точки, в надежде найти живым, может без сознания, может под чужим именем. И нашли. И надежда умерла...»