Оперный певец Дмитрий Корчак

– Дмитрий, в Мадрид вы приехали из Вены, где пели в Венской опере вместе с Анной Нетребко и Дмитрием Хворостовским в «Евгении Онегине». Вы впервые с ними работали?

– Да, впервые. Воспоминания незабываемые. Для Дмитрия Хворостовского партия Онегина много лет была коронной, и он считался одним из самых лучших Онегиных в мире. Анна же впервые пела Татьяну. Для дебюта она выбрала Венскую оперу, где ее очень любят и с нетерпением ждали этот спектакль – за полгода уже невозможно было найти свободного билета. Был подобран русский состав для всех ведущих партий, я пел Ленского, а партию Ольги исполняла Алиса Колосова. Венская публика впервые принимала в таком составе «Онегина», многие говорили, что они услышали другую русскую музыку, совершенно по-новому звучавшую, и поняли, как она должна исполняться. Когда ты работаешь с такими коллегами, невольно стараешься подняться до их профессионального уровня. Это было событие как для меня и всех других певцов, так, думаю, и для театра, даже такого знаменитого, как Венская опера.

– В Испании вы также работали с профессионалом высочайшего класса – с маэстро Рикардо Мути. Тоже впервые?

– Нет, мы знакомы и работаем с 2006 года, но «Дон Паскуале» я с ним не пел, это мой дебют в этой опере в партии Эрнесто. Хотя постановка не новая, Мути заимствовал ее из театра Равенны, где проходит его знаменитый оперный фестиваль. По традиции он с собой привез также и свой молодежный оркестр «Луиджи Керубини» – совсем молодых музыкантов, которые у него учатся и проходят, как сказали бы у нас, практику. Каждый год он меняет состав оркестра, приглашая лучших выпускников. Сейчас маэстро хочет посвятить свое редкое свободное время итальянской молодежи, поднять культуру оркестровой игры у себя в стране, чтобы люди со школьной скамьи понимали, как надо работать в оркестре и на что обращать пристальное внимание.

– И как вам работается с таким мастером?

– Во время спектакля, репетиций он абсолютно серьезен, но за пределами творческого процесса это невероятно обаятельный, открытый человек с большим чувством юмора. В жизни он не такой, каким все его себе представляли в театре «Ла Скала», которым он руководил почти 20 лет. Хотя, вероятно, мне повезло, что я познакомился с ним сразу после его ухода из миланского театра – все отмечают, что он сильно изменился. Это великий музыкант, работать с которым одно удовольствие. Чем отличается Рикардо Мути от своих коллег такого же ранга? Он, пожалуй, единственный, или один из немногих сегодня, кто, находясь в положении всемирно признанного мэтра, сумел сохранить любовь к музыке, трепетное отношение и интерес к чему-то новому, терпение вкладывать свой талант и опыт в молодые голоса, в молодых исполнителей-инструменталистов. Хотя многие дирижеры (и мы не можем осуждать их) отказываются от подобных выступлений, больше думают об отдыхе или наименьшей затрате сил и времени для подготовки к выступлениям – имя уже работает на них полностью. Мути может себе позволить жить так же, но при этом в его творческой философии по-прежнему есть живой интерес к искусству. Я очень ценю, что судьба нас сводит, и любой спектакль, любая репетиция с ним – это необыкновенный творческий опыт для меня.

– Вам поступают предложения от московских театров петь в их оперных постановках?

– Предложения есть, но не все из них устраивают. Возможность петь в хорошем исполнительском составе, с хорошими дирижером и оркестром – такое предложение не так просто получить в Москве.

– Потому что все расписано на годы вперед?

– Дело не только в этом. В Европе я могу с наслаждением работать с такими дирижерами, как Рикардо Мути, Зубин Мета, Кент Нагано, Риккардо Шайи, Даниель Баренбойм, с большими артистами и певцами. И это не какие-то ультрамодные закрытые концерты, а совершенно нормальные постановки в сезонах крупных театров или концерты в знаменитых концертных залах. В Москве мне такого предложить, к сожалению, не могут. Есть два момента: понятно, что почти ни один из российских театров не может сегодня платить оперным певцам столько, сколько им платят в «Ла Скала», «Метрополитен-опера» или здесь, в Театре Реал, а с другой – не может и предложить такого уровня дирижеров, оркестра, постановки.

– Даже Большой театр?

– Большой – главный театр нашей страны, у него есть и дотации, и возможности, но пока он не настроен работать по мировой схеме ангажементов, он не может планировать на пять лет вперед. А планируя лишь на два месяца вперед, невозможно заполучить больших артистов, потому что у них все расписано, они просто заняты. У нас есть люди, которые мыслят по-европейски, знающие и понимающие, как работает мировая театральная система, но должны пройти годы, чтобы и Большой, и другие наши театры вошли в европейскую схему. Есть еще один нюанс – человеческий фактор. Если невозможно предложить людям какие-то достойные финансовые условия, их можно удержать нормальным, человеческим отношением. И если не удержать, то хотя бы регулярно видеть их на своей сцене и иметь в списке своих артистов. Есть много молодых российских певцов, которые работают в Европе и не поют в России. Ну почему не сказать каждому из них: «Да, мы не можем предложить тебе больших гонораров, но мы можем обеспечить тебя рекламой к концерту, мы дадим тебе возможность вместе выбрать дирижера, название оперы, подобрать коллег и прочее»? Словом, сделать шаг навстречу. Это не так трудно. Художественное руководство театра Станиславского и Немировича-Данченко так и делает. Оно собирает всех ведущих российских певцов, у которых есть ангажементы в Европе, сажает за круглый стол и предлагает выступить в постановках театра в те короткие промежутки между выступлениями в других странах, в которые уже невозможно вставить никакую другую постановку. Благодаря этому в афише этого театра есть певцы, успешно сочетающие гастрольный график с выступлениями на родине. Просто надо поддерживать нормальные человеческие отношения, и тогда всегда можно найти компромисс и решение любой задачи, все возможно.