Загадка для Фрейда

На самом деле мы увидели не один, а три бала. Бал призрачный (опус Брянцева), бал реальный («Маргарита и Арман») и бал природный (Na Floresta). И это бал трех видов танцев – нашего, как у Брянцева (слегка расслабленная классика), танца – образца классической английской школы с точной отделкой деталей и сдержанной мелодрамой и, наконец, страстного опуса Дуато (коктейль из нюансов средиземноморской культуры).

Ни до, ни после «Призрачного бала» Брянцев не создал ничего похожего: сплав полумрака и любовных клятв, мечтательной музыки Шопена и акробатических поддержек, пластического отторжения и страстного слияния, любовных миражей и плотских влечений. Театр восстановил постановку 1995 года, в ней пять дуэтов нервно кружатся под трепет тюлевых занавесов, а общая картина похожа на сон, о который сам Фрейд сломал бы зубы: так много подтекстов заявлено в этих эротических галлюцинациях. Брянцев, не боясь местами вступать в конфликт с элегией музыки, показал, что такое на самом деле все эти бальные вздохи и робкое дыхание: самум и смерч, изнутри смывающий поверхностную благость.

Иное дело «Маргарита и Арман», камерный балет 1963 года, сочиненный английским хореографом Фредериком Аштоном. Тут все конкретно: под музыку Листа описана жизнь и смерть куртизанки – по мотивам романа Дюма-сына «Дама с камелиями» и в пронзительном исполнении Татьяны Чернобровкиной. Слагаемые сюжета – кружение Маргариты в вихрях мирской суеты, успех у парижских прожигателей жизни, страсть к молодому Арману, самопожертвование и безвременная смерть от чахотки на руках безутешного любовника. Козетки, отлично сидящие сюртуки, бальные платья от знаменитого английского художника Сесила Битона и, конечно, камелии – прилагаются. Как и «Призрачный бал», наивный мелодраматический опус с изобретательными дуэтами в целом удался труппе, хотя найти качественные составы на три балета театру оказалось трудновато. И пожалуй, артистам театра легче было бы станцевать упомянутые два балета два раза подряд, чем один раз исполнить третий – трудный шедевр Начо Дуато.

Балет Na Floresta («В лесу») посвящен амазонской сельве, против уничтожения которой молодой Дуато протестовал лет двадцать назад. Но доискиваться конкретных соответствий танца содержанию песен о луне, деревьях и птицах бразильского композитора Вила Лобоса – все равно, что привязывать стих Есенина «отговорила роща золотая березовым, веселым языком» к поленнице из березняка. У Дуато в крови стремление к пластическому иносказанию, в котором важна не история и даже не метафора, а настроение, подобное нешаблонной стихотворной рифме. Это хореограф, который отказывается идти в ногу со временем, требующим, как считают многие, не балетов, а пластических инсталляций, мастер, который осмеливается на старомодные утверждения «балет – это поэзия» и «артист существует не для того, чтобы отражать то, что присутствует на каждом углу». И не важно, что на репетициях Дуато раскрепощал исполнителей с помощью ботанических и зоологических сравнений: «представьте, что вы стрекоза, трепещущая крыльями, или бабочка, сидящая на листе, который плывет по воде». Такие фразы действуют, как строки старинных японских трехстиший о вишнях в цвету: возбуждают сильный, но не узко конкретный эмоциональный настрой. В балете Дуато важно переживание дикой естественности, ощущение космической природной музыки, которое, пусть и подсознательно, всегда возникает у человека в лесу. А вот где настоящие джунгли для наших танцовщиков – так это в приемах модерн-данса, обильно напыленного хореографом на академическую основу. Труппа московского театра станцевала по-своему красиво, но не так жарко, как артисты самого Дуато. Это «оклассичивание» текста было неизбежно, как смена времен года, но не помешало всесильному очарованию хореографии: дуэты и ансамбли Na Floresta длятся двадцать две минуты, а хочется, чтобы сто двадцать две.