Писатель Гузель Яхина

– Гузель, книга сделала вас знаменитой, а кино должно обогатить. Что для вас предпочтительнее – слава или деньги?

– Вы знаете, у меня сценаристика в крови. Поэтому мне, конечно, очень хотелось бы увидеть «Зулейху» на экране. Тем более что и родилась она изначально как сценарий полнометражного фильма, уже после я переложила ее в роман. А предпочтительнее для меня делать то, что нравится, – создавать истории.

– Почему вы в таком случае сами не написали сценарий?

– Это отняло бы минимум год жизни, а то и больше. Я уже отпустила эту историю, вышла из той воды. Кроме того, в сценаристике очень жесткие законы, и в роли сериального сценариста мне пришлось бы резать «Зулейху» по живому, я не готова к этому.

– Когда мы увидим фильм?

– У меня купили права на экранизацию. Речь идет о многосерийном фильме в объеме восьми серий. Теоретически канал не обязан реализовывать купленные права, но, конечно, я очень надеюсь, что проект не положат на полку. Творческая команда – сценарист, режиссер, актеры – еще не определена. Так что я не могу пока ответить на ваш вопрос.

– Вы приехали в Москву в 1999 году. Все это время писали роман?

– Нет. Сначала я просто думала о том, как выжить в Москве. Потом много работала и не занималась литературой. А «Зулейху» написала в 2014 году, после более чем двух лет размышлений и первых неудачных попыток.

– Что же вас побудило?

– Захотелось создать что-то серьезное. Я писала с детства.

– А сейчас?

– Пишу вторую вещь. Исторический сюжет, действие которого протекает в знакомых мне местах, в довоенные годы.

– Писать вторую вещь сложнее, надо соответствовать.

– Да, во-первых, есть определенная взятая планка, во-вторых, с опытом приходят сомнения. Но говорят, что третью книгу писать легче, чем вторую.

– Расскажите о мытарствах с издательствами. Или их не было?

– Были. Когда текст был написан, я решила, что издавать его за свой счет не буду. Составила перечень издательств, которые публикуют исторические романы (это были московские, питерские и казанские издательства), и разослала по ним запросы. Ответило только одно – отказом. Тогда я стала искать пути выхода на издательства через знакомых. И случайно познакомилась с писателем и переводчиком Еленой Костюкович, у которой есть свое литературное агентство. Она захотела работать с романом. Дальше все развивалось стремительно. «Зулейху» дали прочесть Людмиле Улицкой, она написала хороший отзыв. С этим отзывом роман был отправлен Елене Шубиной, которая в итоге захотела его издать. Все это случилось за пару недель. Так, благодаря трем прекрасным женщинам, книга увидела свет.

– Одновременно с вашей «Зулейхой» вышел роман «Обитель» Прилепина. И там, и тут – жизнь людей, попавших в лагерь системы ГУЛАГ. Но у вас – гимн человеческому духу, а у Прилепина – история о том, как эти души втаптываются в грязь. Я понимаю, что у каждого из вас своя правда. Но до чего ж они разные. Почему?

– Роман Прилепина вышел годом раньше. В «Зулейхе» я пыталась передать какие-то вещи, которые помнила из рассказов бабушки, прошедшей через раскулачивание и кулацкую ссылку. В ее воспоминаниях не было ужаса, там были тепло, дружба, отношения между людьми совершенно удивительные… Я бы не стала сравнивать свой роман с «Обителью». Все же я пишу о женщине, мусульманке и одновременно язычнице, которая живет на спецпоселении, и это один взгляд. А там герой – мужчина, современный, образованный, живет он в настоящем лагере, это совершенно другой взгляд.

– Ваше спецпоселение по условиям – еще более худший лагерь. Там хотя бы было где жить, была больница. В Томске есть музей НКВД. Я помню фото, люди – тени. Их выбросили на тот берег реки вдали от города. Это были прибалты, их брали прямо на улицах и сразу – в поезд. Как в вашем романе. Потом я познакомилась с молодым человеком, он был из третьего поколения спецпереселенцев. Сейчас его сын учится в Питере на богословском (он католик) и собирается по окончании поехать на историческую родину. То есть здоровый корень, даже если ствол сломан, восстановит род. Все возвращается к себе. Если есть стержень.

– Да, это правильно сказано. Все возвращается к себе. В одном из черновых вариантов романа у меня была прописана последняя глава, где сын Зулейхи Юзуф восьмидесятипятилетним стариком возвращается в места своего детства, в поселок Семрук. На дворе – две тысячи пятнадцатый год, Семрук давно уже покинут жителями и почти съеден тайгой. И Юзуф видит берег Ангары почти таким же, каким видела его Зулейха в тридцатом году... В финальном варианте романа я отрезала эту главу, закончив роман открытой сценой Зулейхи и Игнатова. Кстати, такой итог – запустение и заброшенность – характерен для многих спецпоселений. В конце сороковых – в пятидесятых годах многие поселенцы вернулись из ссылки в родные места, трудовые поселки оказались не нужны. Похожая история случилась и с поселком Пит-Городок, где жила в ссылке моя бабушка. Ее увезли в ссылку вместе с раскулаченными родителями, когда ей было семь лет. Вернулась в 23, проведя на спецпоселении 16 лет. Изначально Пит-Городок был основан около Аяхтинского золоторудного комбината, поселковые работали там. Когда золоторудное месторождение иссякло, поселок превратился в колхоз, поставлял овощи. В 1946-м людей стали отпускать, многие уехали на родину. После развала СССР поселок прекратил существование, исчез с карт, сейчас там только фундаменты домов можно разглядеть среди тайги. Но питчане до сих пор каждое лето выезжают туда, чтобы встретиться и привести в порядок кладбище. Эти встречи были очень важны для моей бабушки. Это поколение, прошедшее через невероятные испытания, очень ценило человеческие отношения. И было очень жизнелюбивым, стойким. Один мой дедушка, к примеру, был беспризорником. В начале двадцатых на «поезде Дзержинского» его насильно отправили в Туркестан, чтобы спасти от голода. Половина детей умерла в пути, а дед выжил – и прожил до 93 лет. Второй дед прошел всю войну, дожил до 92 лет, был невероятным оптимистом.

– На примере вашей героини Зулейхи я поняла смысл слов: «Кроткие наследуют землю». Если бы не ее безусловное приятие всего, что с ней происходило, она бы не выжила. Она спаслась через кротость, милосердие, сострадание. То есть через все то, что является культурой. Еще один персонаж, который доказывает, что это так, – Лейбе. Он ведь очень хрупок, а выживает.

– Для меня было важно собрать на поселении очень разных людей – разных возрастов, национальностей, вероисповедания. И в итоге показать, что эта разница – кажущаяся, она не имеет значения. У нас в Казани исторически было много немцев: первые приехали еще в екатерининские времена, потом много немецкой профессуры приехало в 1804-м на открытие Казанского университета. Немцы сыграли большую роль в формировании культуры в Казани, и я хотела, чтобы в романе обязательно присутствовал немец. Поэтому – немецкий профессор Вольф Карлович Лейбе. Его образ дался мне сложнее остальных.

– Яйцо – потрясающий образ. Мы все «надеваем» себе яйцо, чтобы не видеть реальности, когда ее видеть больно. С таким яйцом на голове сейчас живет половина населения. Вы просто описали его очень внятно, реально. Вы это где-то вычитали, в учебниках по психиатрии?

– Нет, придумала. Сначала думала о зонтике. Но зонтик – это слишком очевидно. И его легче сбросить.

– Расскажите, как принял ваш роман Татарстан?

– Неоднозначно. Там идет довольно горячая дискуссия – о религиозных моментах, о геополитических аллюзиях. Было много рецензий, и не все они были позитивными. Но я рада этой дискуссии. Она означает, что мне удалось избежать назидательности. А также – что роман не оставил равнодушными читателей. Я искренне благодарна всем критикам в Татарстане, которые нашли время, чтобы детально разобрать роман и высказать о нем мнение.

– Они там его читали на татарском?

– Нет, на русском. Книга на татарском выйдет летом. Татарский вариант, кстати, выйдет с посвящением – моей бабушке.

– Думаю, после этого татарские критики смягчатся. А на каком языке вы думаете?

– Я думаю, как и все мы, не речью. Мыслепоток, если я правильно понимаю, протекает глубже, чем речь. Когда мысль сформирована, мы вытаскиваем ее на поверхность – переводим ее на язык, которым владеем лучше. В студенчестве, когда я очень долго жила в Германии, был период, когда мысли складывались на немецком… Второй роман тоже пишу на русском. Если я не в поездке, то пишу утром и днем, ежедневно.

– Тогда это работа.

– Работа, которая приносит удовольствие.