Слова и дела

Фестиваль открылся картиной Анн Фонтейн «Джемма Бовери» (Франция). Пожилой стеснительный булочник Мартин (Фабрис Лукини) испытывает влечение к новой соседке Джемме (Джемма Артертон), имя которой смахивает на имя героини знаменитого флоберовского романа, а мужа, понятное дело, зовут Шарль. В силу возрастной разницы Мартин не осмеливается напрямую ухаживать за Джеммой и получает удовлетворение, подглядывая за ее бурным романом с юным и златокудрым Патриком (Мел Райдо). Однако ревность берет свое, и хлебопек начинает исподволь режиссировать ее жизнь в соответствии с сюжетом «Госпожи Бовари», а после ее неожиданной смерти слышит, что неподалеку поселилась другая замужняя дама. Как ее зовут, можете догадаться сами, найдя самый известный след Флобера в русской литературе XIX века. Продолжение, весьма вероятно, последует во второй, а то и в дальнейших сериях, поскольку дефицита именных любовных историй в мире пока не наблюдается. С другой стороны, если г-жа Фонтейн перенесет свою страсть к режиссуре из виртуального мира в реальный, откроет в каком-нибудь провинциальном городке кондитерскую лавку и примется манипулировать окружающими, снимая результаты скрытой камерой, может получиться гораздо более острое блюдо – особенно если соседи почуют неладное и раскроют подставу.

Другую виртуальную реализацию того же комплекса осуществляет англичанин Питер Стрикленд, который во введении к своей конкурсной картине «Герцогиня Бургундская» объявляет о наличии значительного сходства между режиссерами и мазохистами. Сходство, насколько можно понять из редкостно косноязычных комментариев автора, заключается в том, что режиссеры невыносимо страдают из-за того, что их (подразумеваемо – великие) замыслы искажаются исполнителями оных, но продолжают снимать кино, так как невыразимые муки доставляют им столь же невыразимое наслаждение. Сия увлекательная теория иллюстрируется отношениями между 50-летней госпожой и 30-летней служанкой, испытывающей эротическое удовольствие от того, что хозяйка в буквальном и переносном смысле вытирает об нее ноги и время от времени одевает в черное и укладывает в черный-черный гроб, что придает их чувствам утонченный некрофильский привкус. Завершается вся эта садомазокрасота упоительным погружением камеры в темноту между ногами госпожи, одновременно напоминающую погружение космического корабля в черную дыру в «Интерстелларе».

Вообще, надо сказать, что предисловия молодых режиссеров к своим работам – особый литературный жанр, исследование которого могло бы принести известность столь же молодому психоаналитику, займись он сопоставлением замыслов с результатами их осуществления.

Скажем, итальянка Элеонора Данко уверяет, что ее фильм «N-Capace» (в котором она, играя себя, после смерти матери разъезжает по местам своей юности и пристает с расспросами к старым и малым) вдохновлен ни много ни мало Джотто, Де Кирико, Бунюэлем и сюрреализмом как таковым. На поверку же оказывается, что главный источник ее вдохновения – собственное изображение, которым она любуется на протяжении всего фильма, подсовывая себя едва ли не в каждый кадр в разных позах и одеяниях, так что «N» в названии картины невольно дополняется до «Narsiso».

А еще один участник конкурса, немец Филипп Лянеманн, сообщает, что взлелеял свой замысел еще до поступления в киношколу, а в процессе съемок постоянно держал в уме «Однажды в Америке» Серджо Леоне. Между тем искать в фильме «Мы были королями» следы знакомства со спагетти-вестернами Леоне – напрасное занятие, поскольку ни иронии, ни авторской дистанции относительно материала в его творении нет: это самый что ни есть обычный полицейский фильм из тех, что производятся во всем мире, включая Восточную Европу (см. хотя бы «Дорожный патруль» Войцеха Смажовски и «Скольжение» Антона Розенберга). Непременные атрибуты жанра: брутальные спецназовцы в полном прикиде, тупоголовые облавы, бессмысленная пальба, камера в тряске св. Витта, кровь, сопли и «кроты» в собственном тылу.

Трудно также не упомянуть «Бабадук» Дженнифер Кент (Австралия), решившуюся, по ее словам, погрузиться в трагический мир женщины, перенесшей смерть мужа. Оказывается, в этом мире царит черный черт из детской книжки ее сына, который посредством полтергейста и прочей чертовщины доводит бедную женщину до состояния, в котором спятивший Джек Торренс из кубриковского «Сияния» преследует жену и ребенка. При этом актриса Эсси Дэвис строит гримасы не хуже Джека Николсона, прыгает не хуже него в памятной роли волка-оборотня и в придачу машет ножом, как самурай мечом, снося полголовы призраку покойного супруга.

А ведь фестиваль только начался… Что же будет дальше?