Азбука веры

«Что-то я раньше не читала эту пьесу, – вздохнула по пути в гардероб юная зрительница «Книги Иова» Эймунтаса Някрошюса, – а текст-то какой мощный!»

Не слишком образованная, но безусловно чуткая девушка была абсолютно права. Текст «Книги Иова» – наверное, один из самых мощных и загадочных текстов в истории человечества. Текст о страшном опыте спора человека с Богом, опыте одиночества среди людей и разлада с самим собой. Всякий раз его открывая, втягиваешься в воронку вопросов, на которые нет ответа. За что страдания, боль, смерть близких? Почему Бог может преследовать им же созданное творение? Почему его рука бывает так тяжела?

В результате пари Бога и Сатаны благочестивый Иов в одночасье остается без своего благосостояния. Чадолюбивый отец мановением высшей воли враз теряет всех детей, чьих имен Библия не сохранила. Наконец, самая плоть Иова начинает гнить от проказы от пяток до темени. Вчерашний баловень становится изгоем, всеми уважаемый – самым презренным… И в человеке, разом потерявшем все, превратившемся в живой сгусток телесной и душевной боли, – пульсирует и бьется только его несгибаемый дух, его неукротимая жажда справедливости. И эта жажда столь велика, что Иов дерзает возопить небесам и потребовать объяснений у Вседержителя: «Объяви мне, за что Ты со мною борешься?»

Я не знаю другого режиссера в мире кроме Эймунтаса Някрошюса, который имел бы личностное право на этот текст, имел бы художественную силу претворить поэзию Библии в магию театра.

«Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла» – историю разорения и унижения Иова рассказывают в спектакле Някрошюса трижды. Отстраненно ее рассказывает Бог (Сальвиюс Трепулис), ехидно – Сатана (Вигандас Вадейша). Наконец, появляется сам Иов (Ремигиюс Вилкайтис), и с его появлением отстраненный литературный текст становится наглядным рассказом о человеческой беде, наполняется живым страданием и болью. Человек держит свой дом – балка кровли одним концом упирается в стояк, другим – лежит прямо на голове Иова. В двери дома пробегает расшалившаяся дочь (одна из тех детей Иова, чьи имена Библия не сохранит), отец подхватит ее на руки…

Нарастает гул, и мерные удары рока все ближе и сильнее…

Оставшийся без детей и дома, Иов целует родные стены и поднимает глаза к небесам: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!»

Проказа, которой поразил Иова Сатана, горит на его теле гирляндою лампочек. Потом каждый из друзей вывернет себе на память горящий сгусток боли. А потом все их побросают в сундук вечности и выкинут, как ненужный хлам…

Грандиозный артист Ремигиюс Вилкайтис соединяет в своем Иове пульсирующее телесное страдание и непрекращающуюся работу мысли, силу и уязвимость, боль и настоящую стойкость, достоинство мужа войны и совета: «Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас. Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, – и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе».

Глаза Иова смотрят поверх зрительного зала, слова летят к небесам. И мы видим, как на филиппики Иова реагирует слушающий его Бог. Как взлетает рука, чтобы утешить, и снова падает. Как Бог делает движение ответить, но удерживает себя…

А Иов распахивает душу, как распахивают старый письменный стол, вытряхивая ящики, выворачивая все содержимое наизнанку…

Фокусникам и шарлатанам необходима сложнейшая техника (сколько режиссеров и наших, и мировых оказываются решительно голыми, стоит их ограничить в финансовых тратах!). Някрошюс умеет творить магию из простейших подручных средств. Нож, зеркала, письменный стол, гирлянда электрических лампочек, деревянные брусья, бокал красного вина, золотой шарф, булыжник, кусок мокрой ткани, которой Бог вытирает лицо, – вот и весь реквизит «Книги Иова»… Живой свет Аудрюса Янкаускаса меняется и живет в такт жизни героев. И пульсируют мерные удары мироздания, редко-редко обретающие мелодию.

Не гнутся ноги Иова, потерявшее вес тело летит по сцене, как сухой листок. Но бушующая в нем обида, гнев, затопляющая грусть подчиняют троих друзей, пришедших с утешениями, но только растравляющих раны…

Иов снова вспоминает и дом, и детей, и всю свою такую чистую, богобоязненную, беззаботную жизнь. И из груди рвутся слова бунта: «Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом». «Персть земная» требует на правеж Вседержителя. И Бог отвечает своему созданию (чтобы не сказать – оправдывается перед ним), снисходя до объяснения божественной воли, которая направляет и слабый ветерок, и могучего Бегемота.

Някрошюс как всегда строго следует строчкам текста и как всегда высекает из них свою историю.

Кульминацией и одновременно финалом становится встреча Иова с Богом. В Библии Бог говорит из тучи. В спектакле он подходит к Иову вплотную: цепляет за ремень, рывком бросает к себе. И это самое важное – прикосновение Его руки, которая поднимает тебя на плечи и показывает мир. Бог, который стоит рядом и которого можно коснуться. Иов тянется к ладоням Бога, хочет спрятать голову на его груди. Слушает рассказ о чудесах Вселенной, как дети слушают сказку на ночь.

Искус Иова окончен. Из умозрения и философствования Бог стал живой плотью. И Някрошюс без сожаления отбрасывает идиллию библейского финала с его вновь дарованными Иову стадами, сыновьями, дочерями и счастливой долгой старостью. Все эти домашние радости и чудеса оказываются куда менее важными, чем главное чудо, доступное человеку, – ощутить себя в ладонях Вседержителя.