Актер Владимир Гостюхин

– Владимир, правда, что из всех актеров, снимавшихся в «Восхождении», Лариса Шепитько выделяла вас особенно, хотя в то время вы были никому неизвестны?

– Лариса Шепитько – уникальное явление, причем не только в искусстве. Она была удивительной женщиной, личностью, матерью, и, кстати, моей крестной матерью в кино. В то время я снимался в телевизионном фильме «Хождение по мукам» в роли Красильникова, и меня заметили люди из группы Ларисы Шепитько. Когда я пришел на первую кинопробу, разумеется, не мог даже предположить, что меня возьмут на главную роль в фильме «Восхождение». При нашей первой встрече Лариса попросила меня рассказать о себе, и я ничего от нее не скрыл. Как сейчас помню, когда увидел перед собой удивительной красоты женщину, причем молодую, не мог сопоставить ее со сверхмужской, жесткой и трагической историей Василя Быкова. Правда, после нашего 20-ти минутного разговора, я отчетливо понял, что реализовать на экране это великое произведение о войне по силам только Ларисе Шепитько. Она была единственной на моем пути личностью, которая все понимала, все чувствовала и знала, как должно быть.

– Кроме вас были ли еще претенденты на роль Рыбака?

– Эту роль очень хотел играть Владимир Высоцкий. Он ревностно относился ко всем пробам других актеров. Владимир Семенович тогда снимался в соседнем павильоне «Мосфильма» в картине «Арап Петра Великого», и каждую свободную минуту прибегал посмотреть – что происходит в павильоне Шепитько. Пробовался на роль Рыбака и Николай Губенко. Но Ларисе перед высоким начальством (замечу, что к этой картине было очень пристальное внимание ЦК партии и Госкино) удалось отстоять меня и никому тоже тогда неизвестного парнишку из провинции – Борю Плотникова. Все уже тогда понимали, что на фильм «Восхождение» Лариса «ставит» всю свою карьеру, а как потом оказалось, и всю жизнь.

– С первых дней в кино вам очень везло, видимо, благодаря помощи Ларисы Шепитько?

– В фильме «Восхождение» все было не так просто, и одна удача вряд ли бы помогла. Мы с Борисом не играли, а умирали в каждом кадре. Для нас было крайне важно оправдать доверие Ларисы. Ее огромные глаза нас завораживали, и мы, как будто под гипнозом, совершали чудо перевоплощения, хотя как актеры в то время ничего не умели. Для финала фильма, когда мой герой, совершивший предательство, пытается повеситься, но у него это не получается, гримеры сделали мне синяк. Но по каким-то странным законам, этот нарисованный синяк отпечатался на моем лице, и в течение трех недель я с ним ходил, как будто кто-то и правда мне его поставил. В этой картине я абсолютно растворился в своем герое, и был Рыбаком, а не собой. Такого забвения со мной больше не случалось, а так хотелось. После картины я долго и мучительно приходил в себя, пытаясь вновь стать Владимиром Гостюхиным. Даже стакан водки не помогал. Возможно, еще и по этой причине я отказался сниматься в следующем фильме Ларисы Шепитько «Прощание с Матерой» по повести Валентина Распутина, хотя она меня очень об этом просила. Очень. Но я не смог, и честно ей об этом написал.

– Как же вы могли сказать «нет», когда такой большой режиссер и такой гордый человек просил вас работать с ней?

– Лариса простила меня. Правда, в последнюю минуту своей короткой, но очень цельной жизни. Той роковой ночью, когда Лариса погибла, а точнее, в пять утра, мне приснился сон, что я иду с Ларисой по дремучему лесу, в котором растут огромные деревья, и мы разговариваем. Я ей говорю: «Лариса, ты должна меня понять, что роль в фильме «Прощание с Матерой» очень похожа на Рыбака, а с тобой я не могу и не хочу топтаться на одном месте. Тогда я разочарую и тебя, и себя. Вот в фильме «Записки из Мертвого дома», который ты собираешься снимать, я вновь растворюсь, как в нашем «Восхождении». И Лариса мне отвечает: «Да, Володя, ты абсолютно прав – повторяться это плохо. Знай, что я на тебя не сержусь». Проснувшись, я рассказал сон своей жене и стал собираться на съемки фильма «Старшина». Но раздался звонок, мне сообщили трагическую новость о том, что Лариса и пять человек ее съемочной группы разбились в пять утра. Кое-как отработал сцену в «Старшине». А на поминках Ларисы один мой друг рассказал, что перед своей гибелью, той же ночью, перед тем, как отправиться на поиски натуры, Лариса зачитала съемочной группе мое письмо к ней, где я отказываюсь от роли в фильме «Прощание с Матерой», и тому было много свидетелей. А после она сказала: «Я не держу на Володю зла. Он прав: повторяться в этой жизни нельзя, и мы будем с ним работать дальше». Но, увы, не удалось. Картину «Прощание с Матерой» завершил муж Ларисы Элем Климов, а я, несмотря на свое коммунистическое воспитание, стал невольно верить в мистику. Потом я уже подумал, что Лариса все успела в своей жизни: снять великое кино, испытать большую любовь, родить сына и попросить у всех прощение.

– Но за все, что у нее было, Лариса Шепитько заплатила очень дорогую цену. Она много болела, с риском для жизни родила сына и за каждую свою картину боролась, как воин. А в вашей жизни бывали тяжелые времена?

– Конечно, особенно в юности и в армии. Своей выносливости, которая сейчас так помогает мне жить, я обязан работе реквизитора сцены Театра тогда еще Красной Армии, а это длилось целых четыре года. Столько раз я хотел уйти оттуда, но сдерживал себя и не скатывался в злость и обиду. Силы мне давало то, что с детских лет я много трудился, занимался спортом, и самое главное, был влюблен. Первая любовь, как сейчас помню, огромная, сильная, страстная, но чистая, прозрачная сформировала мой эмоциональный мир. При этом она была очень горькой, невзаимной и невозможной. Я страдал, мучился, но при этом парил над землей, у меня выросли крылья. Любовные переживания вырабатывают такие важные человеческие качества, как отзывчивость, сопереживание и способность ощущать боль другого человека. Но актеры, конечно же, в силу специфики своей натуры любят иначе, чем все остальные. Лариса Шепитько называла себя, меня и других своих актеров, «людьми без кожи». Самая тончайшая, самая ранимая и зависимая профессия в мире – это профессия артиста. Сколько боли, страданий, нервов пропускают через себя актеры, мне хорошо известно. Поэтому большие актеры так рано уходят из жизни. У музыкантов есть инструменты, у художника – кисть, у певца – голос, а артист играет только с помощью своей души, нервов и чувств.

– Вы очень хорошо выглядите и находитесь в прекрасной физической форме: подтянуты, бодры, полны сил. Ведете здоровый образ жизни, много времени проводите на свежем воздухе? В чем секрет вашей молодости?

– Моим секретом, к сожалению, нельзя воспользоваться. Я дитя Победы, в самом прямом смысле этого слова, и поэтому уродился таким богатырем. Родители зачали меня на второй или третий день Победы, в порыве высшего счастья. А родился я в марте 1946 года, на Урале. Родители с самого начала передали самую огромную радость жизни, которая только возможна, и с самых тех пор, несмотря на все трудности, я остаюсь очень счастливым человеком. Дважды мне пришлось испытать невыносимое горе, когда погибла в автокатастрофе моя мама – а мне тогда было всего 20 лет, и когда погибла, опять же в автокатастрофе, Лариса Шепитько. До сих пор помню эту боль – где-то в печени. Отец умер уже пожилым человеком, в 1990 году. К моему счастью, он не увидел разгром страны, ради которой воевал и жил. Он был убежденным коммунистом, всегда избирался секретарем парткома на заводе. Во время войны, когда он возглавлял военный госпиталь (после тяжелого ранения, полученного на войне: остался без руки), отец собрал деньги для строительства трех танков и сообщил об этом Сталину. В ответ получил от самого Генералиссимуса телеграмму с благодарностью. Эту телеграмму отец хранил в рамке под стеклом и молился на нее, как на икону.

– Для вас было важно, чтобы отец гордился своим сыном?

– Конечно. На 70-летие отца я приехал к нему, надев все свои медали и награды (к тому времени у меня уже была Государственная премия). И мы оба сидели в орденах. Папа не пропускал ни одного сеанса, когда шла картина с моим участием «Старшина», причем приходил в зал утром, а уходил поздно вечером. Как фронтовик он принял эту картину. Ему нравились все военные фильмы, где я играю: «Восхождение», «Они сражались за Родину», «Генерал», «Берег».

– «Берег» последняя картина, снятая тандемом Алова и Наумова. Как вам работалось с этими выдающимися режиссерами?

– Алов сам фронтовик. Он был очень тонким художником, человеком с потрясающим чувством юмора и большим поэтом. В паре с Владимиром Наумовым они создали блистательные картины, а когда Алова не стало, Наумов ничего равноценного уже не сделал. Когда шли съемки фильма «Берег» по роману Юрия Бондарева, Алов чувствовал, что это его последняя картина, и практически на ней он и скончался. Однажды я видел, как Алов снимал картину без Наумова, и это было чудо. Если Наумов руководил как организатор всем процессом, то Алов был философом этих фильмов. От Наумова исходила энергетика, от Алова – идея, мысль и чувство.