Posted 20 марта 2008,, 21:00
Published 20 марта 2008,, 21:00
Modified 8 марта, 08:04
Updated 8 марта, 08:04
Режиссер Карен Шахназаров
– Карен, какие чувства вы испытываете, вспоминая 70-е годы прошлого века, к которым относится действие вашего нового фильма?
– В целом – положительные. Не только потому, что был тогда молод, а потому, что жизнь казалась стабильной и довольно беззаботной.
– А в то время вы могли бы снять нечто, подобное «Исчезнувшей империи», но под другим названием?
– Нет, цензура бы не пропустила. Если бы в те годы разрешалось ставить такие фильмы, империя, может, и не исчезла бы. Не в дефиците же товаров была причина ее гибели и не в бедности людей. Дефицит и очереди были и во время войны, и после войны, однако тогда она устояла, потому что верила в будущее. И сейчас большинство живет плохо – хуже, чем в 70-е, но от этого страна не разваливается.
– В чем же вы видите причину распада СССР?
– В размывании мессианской идеологии, на которой он стоял. Империя ослабла, когда люди утратили цель, и им стало незачем идти на жертвы.
– В 70-е годы вы это понимали?
– В том-то и дело, что нет. Поэтому тогда я и внутренне не был готов к такой картине. Мне казалось, что глобальные сдвиги происходят вследствие войн, революций, встреч глав государств – словом, таких событий, которые заметны всем. А они происходят незаметно для современников. Теперь я думаю, что создание рок-группы в те годы было более судьбоносной вещью, чем, допустим, ввод войск в Афганистан. Тогда мы этого не понимали, хотя активно участвовали в этом процессе.
– Есть такой документальный фильм «Во всем прошу винить Битлз» Максима Капитановского, где наполовину в шутку, наполовину всерьез утверждается, что СССР погубили Леннон и Маккартни. Я бы еще Высоцкого добавил – не было у нас со времен Пушкина такой тяги к свободе, как у него...
– Для моего поколения Высоцкий такого значения не имел, мы считали, что он «для взрослых». Тогда я его больше ценил как актера. Особенно после Жеглова, когда он практически стал суперзвездой кино. А с тем, что «битлы» и «роллинги» сыграли «подрывную» роль, я согласен. Во всяком случае, более подрывную, чем отсутствие колбасы, Афган и Чехословакия. Это была советская молодежная революция, подготовленная распространением кассетных магнитофонов.
– Вы – сын известного советского политолога, который в публичных выступлениях играл по официальным правилам. А в семье?
– В семье он тоже не был антисоветчиком. Но с той системой, которая сложилась в 70-е годы, конфликтовал. Считал, что она нуждается в демократизации.
– В горбачевском духе?
– Да, это была общая тема поколения «шестидесятников» – что старые формы застыли и стали оковами. Потом многие из них эволюционировали и стали призывать к уничтожению советской власти, но тогда максимум, до чего они дошли, – до возвращения к «ленинским нормам». Ленин для них был камертоном. Наше поколение было резче. Мы не принимали гораздо больше. Не нравилось, что в рамки вгоняют, что информации мало, что интересные книги и пластинки – или по блату, или на «толчке», что надо говорить то, что надо. Хотя система уже не была жесткой. За политические анекдоты не сажали. Я на экзамене во ВГИК при всех ляпнул, что не понимаю, зачем в Чехословакию ввели войска – и сошло, приняли. Кстати, сейчас я на этот ввод иначе смотрю. Тогда мы как рассуждали? Венгры – братья, чехи со словаками – братья, а мы к ним с танками! Между тем венгры очень даже упорно воевали с нами на стороне фашистов, да и словацкие части у Гитлера были. Если б нам это сказали, то неизвестно, как мы бы отреагировали.
– Особенно, если бы добавили, что мы сами одно время были на той же стороне. Когда Гитлер схватился с Англией и Францией.
– То-то и оно…
– Сейчас я вам «отзеркалю» свое впечатление от «Исчезнувшей империи». Все очень узнаваемо, но воспринимается не так, как тогда. Тогда все это не казалось таким убогим.
– Я и не хотел, чтобы все казалось таким, как тридцать лет назад. Первое, над чем мы задумались, – как передать цвет того времени? Это был очень невыразительный цвет…
– Тусклый, как на пленке «Свема».
– Почти бесцветье. Серость. Как бы я ни относился к той эпохе, я не мог этого не признать. И вы это почувствовали.
– То же относится и к героям фильма. Какие-то они подгнившие. Один по-свински ведет себя с девчонками, другой норовит перехватить у друга то, что плохо лежит, третий избивает приятеля, который из-за его же разгильдяйства ушел в другую группу, девица, чтобы досадить любимому, выходит за нелюбимого… Вам самому они нравятся?
– Сложный вопрос. Автор обязан в какой-то мере любить героя. Я даже своего Юровского люблю, хотя он цареубийца. Скажем так – я их понимаю. И в то же время вижу, что с определенной точки зрения их можно осудить. Но в свое время я с такими дружил. А в девчонку мог бы и влюбиться. Тем более что я знаю, с кого они писались – сам подсказывал сценаристу.
– Что для вас было самым интересным в работе над картиной?
– Воссоздавать эту жизнь. Это даже интереснее, чем когда работаешь над картиной об очень давних событиях, таких, что свидетелей не осталось. А тут такое время, что полстраны помнит вживую, а остальные по картинкам. Кроме того, я давно не работал с таким числом молодых дебютантов, для которых все было в первый раз.
– Хоть вам и нравятся 70-е, «Исчезнувшая империя» не ностальгична.
– А у меня и нет ностальгии. Я не хотел бы прожить все это заново и не предлагаю зрителям всплакнуть вместе со мной. Для меня это неплохая часть жизни, и только.
– Вы думали о потенциальных зрителях «Империи»?
– Конечно. Мне хотелось, чтобы им было интересно. Особенно на такой картине, где нет саспенса и крутых поворотов. Поэтому нещадно вырезал эпизоды, которые не развивают действие.
– Мы с вами беседуем не в первый раз. Помнится, в середине 90-х в интервью вы сетовали на падение профессионального уровня российского кино. Как, по-вашему, с тех пор он поднялся?
– С технической точки зрения наше кино никогда не было так хорошо оснащено. В советское время все было не то – звук, пленка, камеры, тележки, краны… Сейчас «Мосфильм» вооружен до зубов, и другие студии не отстают. Другое дело – уровень владения техникой: он куда хуже, чем раньше. Посмотрите на операторскую работу. У нас была великая школа – Юсов, Княжинский, Рерберг, Лебешев. С четырьмя объективами на камеру чудеса творили. Сейчас объективов по двадцать штук – и без толку. А второй план? Он был проработан даже в средних фильмах 60-х годов, а нынче его днем с огнем не увидишь. И вы, критики, ноль внимания – как будто так и надо. И организация съемок хуже, чем в СССР. Советский съемочный процесс был создан по образцу американского. Эйзенштейн с Александровым в Голливуде не зря побывали, да и «Мосфильм» строили американские инженеры. А сейчас все разладилось, в том числе система работы в группе. Появляются постановщики, которые сами ничего не знают – как они могут кого-то научить?
– А уровень рыночных отношений растет?
– Тоже наполовину. В области технологии рынок работает вовсю. Как это получилось? Государственная поддержка шла продюсерам, «Мосфильму» никто ничего не давал. Продюсер сам выбирает техническую базу. Хочет, обращается к нам, хочет – на другую государственную студию или в частную компанию. Конкуренция – будь здоров. «Саламандра», студия Горького, «Синелаб»… С точки зрения бизнеса – идеально. Цены почти не растут. Наоборот, действует механизм скидок. При этом отношения с публикой – полурыночные. Наш продюсер зависит в основном не от того, сколько соберет его фильм, а от того, сколько денег он сам соберет на производство. Такая вот странная ситуация. Все, что связано с индустрией, существует в рыночных условиях, все остальное…
– …как при социализме?
– Если бы! Напрашивается либеральная мысль – устранить господдержку. Но, боюсь, кинематограф без нее не выдержит. Это же только декларации, что в бюджетах наших фильмов всего 50% государственных денег. Действительный процент гораздо выше, просто бюджеты у нас завышаются. В Европе следят, чтобы этого не было, а в России нет.
– Что же делать?
– Возвращаться к советской системе запуска фильмов, только без цензуры. Ликвидировать анонимность и безответственность. Ну, куда это годится: сценарий отклоняют, а почему – неизвестно. В Советском Союзе можно было пойти к редактору Госкино, он тебе объяснял, что к чему, и советы давал, где и что надо подработать. Профессиональные, между прочим, бывали, советы, а не только «кабы чего не вышло». А сейчас концов не сыщешь, поговорить даже не с кем. Бред полный, оруэлловщина какая-то. Как будто решения принимает Большой Брат, а с него поди спроси.
– У меня еще три сакраментальных вопроса: акционирование студий…
– ...квотирование зарубежной продукции и роль рекламы в продвижении фильмов? Отвечаю по порядку. Чего только про меня не писали – что я «красный директор», который боится капитализма, что я чиновник, который не терпит рынка. А теперь я не могу сдержать злорадства, видя, что происходит с «Ленфильмом». Ушел бы он с молотка – получили бы на его месте гостиничный комплекс. Форма собственности ничего не значит. Главное – чтоб была конкуренция. Если директор с мозгами – и госпредприятие будет хорошо работать, а без мозгов и частник разорится. А чтобы рынок не загнулся, надо монополии сдерживать. Останется один «Мосфильм» – всем станет плохо. Про квотирование скажу так: пять лет назад я был ярым сторонником квот и получил нагоняй от самого президента России. А сегодня я уже не уверен, что квоты будут полезны. С той же конкурентной точки зрения не уверен. Ну, отдадим мы 30% времени под отечественное кино – а сможем заполнить его полноценной кинопродукцией? Или в освободившееся пространство под шапкой «национальное кино» хлынет серость с патриотическими лозунгами? У нас же свято место пусто не бывает. А с другой стороны, без костылей не научишься ходить без костылей. В этом деле семь раз отмерить надо, прежде чем раз отрезать. Ну, и о рекламе. Еще пять лет назад мы о ней не думали, а теперь в России, как в Америке: нет рекламы – нет смысла выпускать в кинопрокат. Рекламные бюджеты кое-где обогнали производственные, и ничего тут не попишешь, ею надо заниматься, не такое это неподъемное дело.
– Верите вы, что реклама может загнать публику на любое фуфло?
– Загнать – может, почему бы и нет. Не может она только одного – убедить зрителя, что фильм, который он посмотрел, стоил просмотра. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
СПРАВКА
Кинорежиссер Карен ШАХНАЗАРОВ родился 8 июля 1952 года в Краснодаре. В 1975 году окончил режиссерский факультет ВГИКа. Первая самостоятельная картина – короткометражный фильм «Шире шаг, маэстро» (1975). В 1980 году в качестве режиссера-постановщика снял свой первый полнометражный фильм «Добряки». Широкую известность ему принес фильм «Мы из джаза» (1983). Всего на счету режиссера более десятка кинокартин, среди них «Зимний вечер в Гаграх» (1985), «Курьер» (1986), «Город Зеро» (1989), «Цареубийца» (1991), «Американская дочь» (1995), «День полнолуния» (1998), «Яды, или Всемирная история отравлений» (2001), «Исчезнувшая империя» (2008). В 1994–1995 годах – автор и ведущий телецикла «ХХ век в кадре и за кадром». В 1987 году возглавил VI Творческое объединение киностудии «Мосфильм», в 1991 году стал председателем правления киностудии «Курьер» киноконцерна «Мосфильм». С 1998 года – генеральный директор и председатель правления киноконцерна «Мосфильм». Лауреат премии Ленинского комсомола (1986). Народный артист России (2002).