Блок не играет в футбол

«Гарпастум» (это оригинальное название древней игры в мяч, больше похожей на регби, чем на футбол) рассчитан на тех, кто ценит в кино скрытое, нежели явное. Дело в том, что физическая, непосредственно явленная зрителю сторона фильма весьма не хитра, чтобы не сказать скудна. Два брата-фаната, Андрей и Николай, отец которых тронулся на футбольной почве, хотят выкупить пустырь, чтобы построить на нем стадион и создать настоящую команду. Чтобы собрать деньги, они вместе с двумя другими фанами, Толстым и Шустом, начинают играть в футбол «на интерес» со всеми подряд, от грузчиков до семинаристов, но, когда нужная сумма накоплена, выясняется, что пустырь контролируют «братки», не желающие выпускать его из рук. Параллельно братья сближаются с двумя женщинами, одна из которых содержит модный салон, куда вхожи представители петербургской богемы, но тут приходит известие о начале Первой мировой войны. Николай уходит на фронт и возвращается оттуда, судя по голоду в Петербурге, уже при большевиках. Они с братом и Толстым (Шуста убили уголовники) опять начинают гонять футбол.

Сюжет, как видим, элементарный. В советское время из него сделали бы пафосную историю о том, как при проклятом царском режиме двум талантливым, но бедным футболистам не дают пробиться к славе, и только власть рабочих и крестьян помогает им стать знаменитыми. В «Гарпастуме» ничего подобного, естественно, нет – дальнейшая судьба братьев покрыта таким же метафизическим туманом, как поля сражений. Туман, сопровождаемый тяжким кашлем, присутствовал и в первом фильме Германа-сына «Последний поезд», но там он был совершенно оправдан, поскольку герой фильма попал в совершенно чужой для него мир. Во второй картине туман становится признаком стиля, независимым от реальных обстоятельств сюжета, что позволяет культурным и впечатлительным зрителям угадывать в нем метафизические смыслы – можно ведь и в облаке узреть облик бога.

Иными словами, Герман-младший, будучи весьма талантливым кинематографистом, умеет создать в фильме атмосферу, способствующую аллюзиям, и умело расставляет емкие знаки, которые можно наполнить находящимся вне кадра (например, в заявлениях режиссера и сценариста) культурным содержанием.

Для тех зрителей, которые предпочли бы знакам образы, этого явно недостаточно, и картина кажется им пустоватой, поскольку ни один ее персонаж не доведен до «полнокровного», а туманные виды петербургской окраины и некоторая повествовательная невнятица даже раздражают. Зато для тех, кто склонен к домысливанию или домыслам, недостаток становится преимуществом, и если, скажем, в модном салоне появляется некто, упоминающий про встречу «с Колей и Аней» на вокзале, то в нем видят Блока, а в фамильярно названных им людях – Гумилева и Ахматову. И пусть с тем же основанием можно сказать: «Какой же это Блок – это же переодетый «антикиллер» Гоша Куценко!». Разве эта скептическая реплика запретит кому-то вообразить и даже прочувствовать за этим «Блоком» такой виртуальный конструкт, как «судьба русской интеллигенции»? Да что там судьба интеллигенции, если после московского пресс-показа одна солидная обозревательница, до тех пор не замеченная в увлечении футболом, заявила скептикам, что ей были очень интересны показанные в картине матчи, хотя на вкус разбирающегося в игре человека эти дилетантские и лишенные психологического драматизма забавы очень затянуты. А если чем-то любопытны, то лишь операторской работой Олега Лукичева. Чем именно интересны, она объяснить не смогла, но по ее глазам было видно, что она не лукавит. Что и говорить, воображение, если создать ему условия, – великая сила.