Жгучая крапива в цирке шапито

Марио Варгас Льоса заметил: «Литература – это лучшее, что изобретено для защиты от несчастья».

Редко кто из наших соотечественников назовет сейчас любимым поэтом своего детства Перси Биши Шелли, а своей настольной книгой – «Божественную Комедию» Данте, как это сделала в интервью Ольга Мартова. Жилплощадью ее души стали заодно страницы Гомера, Гёте, Шекспира. А еще Сапфо, Овидия, Катулла. А еще Китса, Йетса, Рембо, Бодлера, Верлена, Рильке, Лорки. А еще Марселя Пруста, Альбера Камю, Вирджинии Вульф, Габриэля Гарсиа Маркеса, Хорхе Луиса Борхеса, Патрика Зюскинда, Милорада Павича – уф-ф! Не менее внушителен и ее список русских писателей, начиная с Достоевского, – этот список я уже не в силах привести полностью, замечу только, что в нем есть и философы – Бердяев, Вл. Соловьев, Розанов…

Когда я познакомился с Ольгой Мартовой несколько лет назад в Мурманске, она даже чуть устрашила меня неостановимо низвергающейся Ниагарой своей любви к литературе, как и ее тезка, талантливейшая писательница с Урала Ольга Славникова, которая на книжной ярмарке в Москве превратила наш разговор в экзамен по литературе, которым я был ошарашен. Мы, мужчины, почему-то побаиваемся слишком начитанных женщин. А это вовсе не отменяет их женственности. Зато с ними никогда не скучно, но, конечно, только читающим мужчинам.

А географически Ольга Мартова прописана сейчас в таких, казалось бы, противоположных городах, как Мурманск и Варна.

«В России, – говорит Ольга, – принято в стихах лирическому герою быть глубоко несправедливо обиженным, униженным, обойденным – и страдающим. Почти обязательно (хороший тон) жаловаться на несовершенства жизни, плакать, ощущать себя жертвой – судьбы, рока, эпохи, других людей. Этаким неприкаянным горемыкой, «былиночкой в поле» – объектом действия враждебных сил. Это вообще русский стиль жизни: быть несчастным. Мне же в стихах чуждо самосожаление. Я себя чувствую (вне связи с обстоятельствами жизни) – королевой, принцессой, счастливым человеком. Хотя, конечно, как каждый смертный, знаю, что в жизни есть боль». Она взяла да и запланировала себе – наслаждаться редким счастьем жить.

Мне попалась еще первая Ольгина книга «Нить», вышедшая в Мурманском издательстве в 1988 году, и от перелистываемых страниц сразу повеяло живым дыханием.

– Слава Богу, – подумал я, – Вася Галюдкин в Мурманске не одинок…

Солдат Василий Галюдкин из Мурманска засыпал меня тогда далеко не равноценными, но весьма трогавшими стихами. А через много лет я узнал, что именно Галюдкин в этом новом когда-то для Ольги городе стал ее близким другом. Она посвятила ему свой роман «Исфахань», напечатанный в альманахе «Мурманский берег». Живое к живому тянется и только так выживает. Мертвое иногда бывает живучей, но только не навсегда.

Вася писал о тогдашнем Мурманске: «У танка и банка – зеваки. За танком и банком – бараки. Тут местной команды верхушка, Дворец их… А рядом – психушка. От танка до банка – Мои «культпоходы», Солдатская служба, Армейские годы… От танка до банка: кирпич и броня! Какая «веселая» жизнь у меня: От танка до банка, От танка до банка, От банка до танка, От банка до танка!»

Стихи же Ольги Мартовой были совсем не похожи на этакую монотонную жизнь:

Накиньте маленькой иве
На голые плечи манто.
Купите жгучей крапиве
Билеты в цирк шапито. <…>

Облако, встаньте в очередь!
Женщины, воробьи!
Не напирайте очень,
Хватит на всех любви!

В этом было что-то наивное, детское, а детство, не потерянное, когда тебе за тридцать, остается уже навсегда. Так оно навсегда осталось в Новелле Матвеевой, и в этом ее нежная сила.

Мартова великолепно освоила ассонансную рифмовку шестидесятников, добавив в стихи фольклорную разноритменность и безбоязненный романтизм, не опасающийся быть уличенным в красивости. В ней – полная беззащитность перед скептической издевочкой людей, не принимающих условий детских игр, но выручает надежда, что в каждом человеке непобедимо живет ребенок и до него надо только дощекотаться, додразниться. А с теми дяденьками и тетеньками, которые этого не понимают, она и не желает играть.

У Мартовой проступала, правда, и обоснованная тревога за будущее: «Распугали нынче фей-то. Нет на свете фей. Ты одна осталась, флейта, В сказочке моей. <…> / Худ флейтист и мал, как птица, Не пригрет судьбой. Он почти тебя стыдится, Но грешит с тобой. / Эх, десятку налабать бы! Пригласи, народ. Плакать на чужие свадьбы Он тебя берет. / Дешевая работенка, По «колу», друзья! Флейта, горлышко ребенка, Доченька моя».

Как легко, чисто и прозрачно это написано! А ударение на «а» в слове «дешевая» – очень сибирское, перронно-базарное. Иркутск – место рождения Ольги по паспорту. Если же быть точным, она родилась не в самом городе, а на байкальском берегу напротив острова Ольхон, где, по старинным поверьям, исполняются желания, если их загадать около якобы именно здесь скрытой от людских глаз могилы Чингисхана.

Где Ольга задумала стихотворение о лагерном начальнике? В Иркутске, где училась на филфаке, или в Мурманске, куда ее увела любовь? Всюду были такие же лагеря, но многие, кто видел их наглядные останки и застал еще живых свидетелей, рассказывавших о нечеловеческих жестокостях, затыкали уши равнодушием, нежеланием портить себе настроение, пожимая плечами: «Нас ведь тогда даже на свете не было».

Подобное я слышал на Колыме от родившихся после смерти Сталина молодых людей – рядом с безымянными нумерованными колышками над скрытыми в мерзлоте ледяными мумиями. Один из таких колышков с тех пор висит над моим письменным столом. «Тот, кто вчерашние жертвы забудет, / может быть, завтрашней жертвою будет».

Поэтов-шестидесятников объединяло стремление сделать всё, чтобы никогда не повторилось наше отечественное чингисханство по отношению к собственному народу. И Ольга Мартова в своем поколении поэтов одной из первых взялась за эту же задачу.

Женщинам Ольга внушает: «Ты не человек «при мужчине», а сама полноценный человек и личность». Просто и ясно, и, по-моему, для нас, мужчин, неоскорбительно.

Она вышла замуж за профессора политологии Олега Андреева, создателя мурманской правозащитной организации «Гражданская инициатива», родила сына, но сейчас они оба отошли от политики. Надолго ли – кто знает. Ведь бывают ситуации, что промолчать о несправедливости нельзя. Собственно говоря, и политикой они занимались лишь поэтому, а вовсе не для карьеры.

Здорово, что она любит книги почти так же страстно и посвященно, как близких ей людей. И выделяет тех, кто служит книгам, – например, работников Мурманской областной библиотеки.

Как она будет развиваться дальше? Может, как эссеист, написавший обворожительную книгу «Петербургский квадрат»? Или сатирик, проглянувший в забавном, полном остроумия романе-конспекте «Ледяной кубик, или Прощание с Севером»? Или новый, еще неведомый поэт? Посмотрите, сколько прелести в стихах, только что присланных из Варны:

Славно сидеть на облачке,
Будто на облучке.
Холодно девочке Олечке
На городском пятачке.

Она остается непредсказуемой, как жгучая крапива, даже получившая пригласительный билет в цирк шапито.

* * *