Собирание собирателей

Мы все что-нибудь коллекционируем: от коммунальных счетов (а вдруг проверят?) до магнитиков на холодильник. Психологи полагают, что так мы инвестируем в свою духовность. Деньги, как предмет коллекционирования, давайте сразу исключим – понятно, что большая часть страны собирает именно их. Но здесь нет ничего духовного и оригинального. Другое дело – искусство. С давних времен элита собирала именно его и тем оправдывала свою элитарность – она озарялась лучами гения художников и писателей.

Однако в нашей стране с естественной потребностью в коллекционировании происходят всякие загадочные вещи. У нас никак не получается ввести его в нормальные, цивилизованные и благородные рамки. Тут сказывается наследие советских и «новорусских» времен. Особенно это заметно как раз в элитных «высших эшелонах». Если человек с нефтяных потоков скупает австрийские угодья, он – крепкий хозяйственник. Если же на «Сотбис» приобретает Брейгеля-младшего за полтора миллиона, он – растратчик, бросающий деньги на ветер. Лучше бы уж «вкладывал» в Айвазовского с Шишкиным – мало того что патриотично, так еще и в цене растут. В общем, у нас постоянная вилка: те, кто имеет деньги, – не имеют образования и вкуса для достойного собирательства, у кого вкус и образование – те без денег.

В семье само собой не без исключения. Только что открывшаяся в Пушкинском музее выставка «Портреты коллекционеров» должна это доказать. Здесь собрали почти 300 произведений от трех десятков коллекционеров, которые не побоялись обнародовать и себя, и свои богатства.

Если попытаться нарисовать обобщенный «портрет» нашего собирателя, он будет примерно таким. Во-первых, это человек, сделавший состояние в 1990-е. То есть к новому тысячелетию он «нагулял» интеллект и понимание жизни, чуть отличное от акульего. Илья Глазунов (его вещи есть на выставке) – не в счет, он, как известно, собирал иконы и императорские раритеты еще тогда, когда другие о них не догадывались. Во-вторых, этот человек окучивает «русскую тему», покупает, чтобы доказать себе и другим свой патриотизм. Пушкинский в силу своей специфики, конечно, пытается выставить западноевропейское искусство. И действительно, нашел пятерку бизнесменов, которые накупили и голландцев, и французов, и итальянцев. Но тон здесь все равно задают наши конвертируемые мастера от Серова до Коровина: стоит просто зайти в зал с коллекцией Петра Авена, чтобы стало понятно, кого покупают-продают воротилы денежных потоков. Все та же Третьяковка в начале ХХ века.

Наконец, этот коллекционер постоянно чувствует свою ущербность. Даже тогда, когда его доход превышает все сборы всех сокровищниц страны, ему постоянно напоминают: в музеях – искусство, а у тебя – так, ошметки от великого прошлого. Это тоже наследие советских времен, когда государство экспроприировало право на последнее слово в культуре. Частная инициатива только тогда хороша, когда она передана в госфонд. Вот когда ты даришь картину Путину или передаешь в музей – тогда ты крут, а хранишь дома и изучаешь на досуге – ребячество. И даже когда ты хочешь всерьез показать свои вещи, должен получить экспертизу, овеянную государственно-музейной непогрешимостью.

И вот тут к почти иконописному портрету русского коллекционера (а кто как не святой будет тратить свои кровные на холсты) примешиваются всякие нехорошие краски. Мало того что он постоянно борется за существование (лавирует между властью, коллегами, считающими его кем-то вроде юродивого, и семьей, готовой в любой момент выкинуть накопленное), он перенимает все черты отщепенца – агрессивен, подозрителен, скрытен, с презрением относится к собратьям по увлечению, не любит журналистов. То есть никак не выходит из него благородного аристократа. Собирание искусства в нашей стране до сих пор не привилегия, а тяжкий крест.

Автор – арт-обозреватель «НИ»