Спрос на мелодраму

Кино охотно откликается на социальные темы лишь в том случае, если может придать им уже освоенную форму. К примеру, все фильмы о неблагополучных детях делаются у нас в жанре мелодрамы, причем в обывательском ее понимании – чтобы побольше сантиментов. Вроде «Пробуждения» дебютанта Станислава Лебедева о мальчике без мамы и папы, который живет с прикованным к инвалидному креслу дедушкой в коммунальной квартире, мечтая танцевать степ.

Помнится, англичанин Стивен Дэлдри в близких фабульных условиях сделал «Билли Элиота» – классическую историю трудного восхождения талантливого паренька из низов к славе, и снискал большой фестивальный успех плюс три номинации на «Оскар». Чех Ян Сверак сделал хорошо рассчитанную мелодраму «Коля» про русского мальчика, которого мать скинула на попечение обаятельного пожилого чеха – и взял своего «Оскара». Словом, у режиссера и его продюсеров были все необходимые условия (включая хороших актеров) для того, чтобы сыграть в беспроигрышную игру со зрительскими эмоциями. Ведь слезинка ребеночка, особенно сиротки, способна извергнуть ручей слез даже из самых зачерствевших душ. Только не нужно показывать зрителям своих намерений и тыкать им в глаза тарелку с шинкованным луком.

Увы, именно этим и занимается дебютант. Дедушка героя с фирменным придыханием Юрия Кузнецова произносит чувствительные монологи, а потом умирает. Соседка (Эра Зиганшина), вместо того чтобы воспользоваться бегством сиротки и «прихватизировать» квартиру, находит мальчика и приводит домой, а мальчик, вместо того чтобы победить на конкурсе и стать нашим Божанглсом или Фредом Астером, проваливается самым странным образом – не может сделать первый щелчок. Для тех, кто не знает: словесное заикание – дело обычное, но моторный ступор у танцора практически невероятен. Чечеточник может поскользнуться или сбиться, но не может не начать бить чечетку. Остается предположить, что режиссер-дебютант так боялся нелепого провала, что спроецировал его на героя и сам подложил себе мину.

Долгое время снимавший для ТВ Игорь Апасян вернулся в кинорежиссуру фильмом «Граффити». Он уже приглашен после Выборга на Токийский кинофестиваль. В этой картине проштрафившегося студента худвуза, одновременно граффитчика, вместо поездки в Италию отправляют на этюды в деревню, где местный авторитет заказывает ему изобразить на стене местного клуба себя и прочую деревенскую знать. Парень приступает к выполнению заказа, но одна из моделей вдруг просит нарисовать рядом портрет покойного папы. Художник соглашается и вызывает цепную реакцию – все просят подрисовать вместе с собой усопших или убиенных родственников. Дело кончается тем, что герой замалевывает живых и рисует сборище мертвых.

Этого выразительного, емкого и очень неоднозначного анекдота хватило бы для отличной трагикомедии, но у долго не снимавшего кино режиссера душа просит разгуляться. И Апасян, отчасти уподобляясь своему герою, дорисовывает к основному сюжету несколько безразмерных параллельных линий с участием разных юродивых, точнее, блаженненьких, которые тянут опорную линию на дно. Картина получилась разухабистой и такой же «народной», как «Любить по-русски». Она наверняка пришлась бы по сердцу тем, кто плачет на российском мыле, но эта публика смотрит кино по телевизору, тогда как кинотеатры посещают любители стиля «граффити», которого в картине Апасяна как раз и нет.

Удивил своим «Нелегалом» Борис Фрумин («Дневник директора школы»), почти 30 лет преподающий кино в Америке и снявший историю советского агента (Алексей Серебряков), которого вынуждают жить под «легендой» даже в СССР. Фильм сделан уверенной рукой, однако его сюжет просто абсурден. Чтобы возвращающиеся из-за рубежа советские разведчики беспрепятственно проходили досмотр на Пулковской таможне, КГБ внедряет на нее своего агента, предварительно вывезенного из Хельсинки в багажнике дипломатического автомобиля. Зачем нужен специальный агент на таможне, если реальный КГБ в таких случаях просто давал пограничному контролю распоряжения пропускать таких-то людей, – необъяснимо. Если создатели фильма хотели представить гэбэшников полными тупицами, нужно было снимать сатиру или комедию. Куда ни кинь – всюду клин.