Красота с колючками

Те, кто следит за развитием современного европейского танца, заранее предвкушали высокое качество. Ведь Нидерландский театр танца (НДТ) знаменит много лет, с тех пор, как его возглавил выдающийся хореограф Иржи Килиан. С той поры коллектив привлек всеобщее внимание: в Гаагу ездили специально, чтобы посмотреть спектакли Килиана и других стоящих хореографов, которых худрук, не страдающий завистью к чужому таланту, привлекал к постановочной работе. Какой контраст – и, увы, не в нашу пользу – по сравнению со многими отечественными компаниями, где балетные начальники сидят как собака на сене: и сами ставят весьма посредственно, и другим развернуться не дают. Поражало высокое качество исполнения в НДТ, возникшее тоже не случайно. На сегодняшний день коллектив имеет два подразделения – основное и молодежное, в котором тренируют приходящие кадры для пополнения компании. Именно молодая часть труппы, НДТ-2, приехала в Москву. И если «приготовишки» в Гааге танцуют так интересно, то какие же вершины покоряют тамошние опытные артисты?

Балеты гастрольной программы созданы в последние два-три года, но отражают разные этапы истории труппы. «Боги и собаки» поставлен Килианом, который уже не руководит компанией: передав бразды правления в другие руки, маэстро сосредоточился на творчестве. Спектакль «Студия 2» создан творческим тандемом Поля Лайтфута и Соль Леон, причем первый, бывший танцовщик НДТ и хореограф с репутацией, теперь возглавляет голландский театр. Опус под названием «Кактусы» придуман 26-летним Александром Экманом, который тоже танцевал в Гааге, а теперь, как подающий большие надежды хореограф XXI века, призван на балетмейстерскую работу.

«Студия 2» – поэтический рассказ о театральном зале, в котором репетируют и ставят балеты. Спектакль начинается с закрытого занавеса, перед которым, спиной к залу, стоит танцовщик. Занавес поднимается, и под музыку Арво Пярта артист ступает в иной мир, где повседневность исчезает, а тела отражаются в огромных зеркалах (рабочий инструмент танцовщика, выверяющего позы). Артисты появляются из недр крутого поката сцены, чтобы вновь таинственно исчезнуть в глубине подмостков. Круговорот движений – символ перманентной работы в реальной студии номер 2, что находится в здании НДТ. Хореография построена так, чтобы максимально показать работающие мышцы и умения тела: задействовано все – от мимики и рывков таза до танцующих кистей и пяток. Кто-то стоит на голове или ходит на цыпочках, один двигается тягуче и медленно, другие пляшут на разрыв аорты: на репетициях так и идет творческий процесс, поиск балетных па, да и понятие сценического времени всегда пробуется «на зуб».

«Боги и собаки» – поздний шедевр Килиана, действие которого развертывается между одиноко горящей свечой на авансцене, колеблющейся серебристой бахромой на заднике, и проекцией бегущей собаки на экране. В этом мистическом треугольнике развернута битва противоположностей: музыка Бетховена сливается с современной аранжировкой, а фобии психики – через вязь танца – конфликтуют с душевным просветлением. Хореограф демонстрирует неисчерпаемое богатство пластических идей, а персонажи балета до конца не ясны. Кто перед нами – шизофреники, провидцы, мученики или звери? Этот пронзительный балет не о богах или собаках. Он о человеке, хотя никакой морали тут не выведешь, просто «мысли вслух», рожденные в голове великого философа.

Напоследок зрителям выдали легкий и вкусный десерт – балет «Кактусы». Колючие зеленые шары принимают участие в действии, но не в этом суть. Хореограф Экман помещает танцовщиков на квадратные подставки, и на искусственно суженном пространстве кипит бурная жизнь. В кучу свалено все, что можно и что нельзя: восточные единоборства и руки в стиле умирающего лебедя, силовая гимнастика и шутливые тычки головой, стук кулаков о пол и взаимное подначивание. Здесь громко сопят и хлопают в ладоши, а потом, вскочив, строят кривые стены из деталей тех самых подставок: воистину рубят сук, на котором сидели. Безумная групповая тарантелла – а даешь свободу! – сменяется «глубокомысленным» медленным дуэтом, финал которого заключен в звучащих по радио репликах: «Я тебя люблю» – «А пошел ты!» Фонограмма в это время выдает то Шуберта с Гайдном, то иронический словесный комментарий: Экман заранее предупреждает попытки критиков найти в его балете глубокий смысл. На самом деле смысл, конечно, есть, но его не внесешь в буквальную опись. Это игра переменными значениями и знаками, подобная детским «салочкам»: я тебя поймал, дотронулся, и теперь тебе водить. Смотреть это веселое безобразие после прозрений Килиана – все равно, что читать бульварный роман после Толстого. Но Дюма или Буссенар так увлекательны! Не оторвешься.