Актер Евгений Стычкин

– Евгений, вы человек волевой, независимый. Вас не пугает, что актер полностью зависит от режиссера?

– Конечно, в актерской профессии надо подчиняться режиссеру и исполнять его волю. Но мне очень приятно, если режиссер предлагает сыграть то, что мне совершенно не близко. В этом случае ты учишься чему-то новому, открываешь что-то новое в себе. Любой артист – человек достаточно зашоренный. У него существуют определенные представления о себе самом, о том, что для него хорошо или плохо. В какой-то момент он начнет повторяться. Это одна из причин моего ухода из Театра Луны, где я играл Чарли Чаплина. Я чего-то добился в этой роли, многим нравилось… Я стал пользоваться этими приемами в других ролях. Не обязательно делать грим Чаплина и надевать котелок. Достаточно повторить его внутренний ритм, реакции, оценки и можно сыграть на твердую «четверку». А это для артиста смерть. Если ты, открывая сценарий или пьесу, знаешь, как играть, пора все бросить. Немедленно ехать на три года в монастырь или в другую страну, сделать что-то, чтобы у тебя поменялись представления о мире и о работе. Поэтому я сразу согласился сыграть Сталина в спектакле «Девушка и революционер» в театре «Практика». Этот театр славится очень современным и достаточно бескомпромиссным подходом к творчеству. Я очень негативно отношусь к личности Сталина. Пьеса, в которой он поет, танцует и любит, сразу вызвала у меня отторжение. Прочитав ее, я подумал, что это не мое. И понял, что обязан согласиться. Именно потому, что артист на такую первичную реакцию не имеет права. Если он априори знает: это мое, а это не мое. Значит, он уже не артист.

– То есть артист – это человек без принципов?

– Нет, как раз наоборот. Если бы мы в спектакле пытались оправдать Сталина, предположить, как сейчас модно, что были в его политике перекосы, но в основном для страны он сделал много хорошего, – то я бы отказался от роли. Даже если бы роль сулила мне всевозможные выгоды. Я не призываю к беспринципности. Но надо понимать, что у артиста должна быть четкая гражданская позиция. Только в этом случае он хороший артист.

– Вы говорили, что унаследовали от отца определенную систему ценностей. Расскажите о ней подробнее.

– Это слишком интимные и при этом глубинные вещи. Если их выразить словами, то прозвучат они слишком пафосно. Моя система ценностей элементарна, как и всякое базовое знание.

– Сейчас много идет споров о современном театре: каким он должен быть, какими критериями руководствоваться...

– Мой подход к театру скорее старомоден. Вот недавно, например, я играл в спектакле «Елизавета Бам», которую поставил Федор Павлов-Андреевич. Мы несколько раз сыграли его в Лондоне, полсезона в Москве, но теперь в Москве спектакль не идет. Изначально я очень переживал: по замыслу художника Андрея Бартенева, у моего героя на голове фаллос и посередине груди одна большая женская грудь. Я был обтянут бифлексом. В общем, все это не вполне совпадает с моим немного старомодным пониманием, как я должен выглядеть на сцене. Но тем не менее спектакль получился очень интересным и глубоким. Жаль, что мы его мало играли. Хотя иногда тратишь огромное количество времени на выпуск спектакля, долго его играешь, очень его любишь, а потом вдруг оказывается, что от него мало что осталось.

– В наше время такое бывает?

– Например, от спектакля «Чарли Ча», который я играл в Театре Луны, у меня вообще ничего не осталось. А ведь эта роль и спектакль, которые были для меня этапными во всех смыслах. Я сыграл Чарли Чаплина, в театральном мире ко мне стали более серьезно относиться. И тем не менее у меня вообще ничего нет. Только фотография, сделанная кем-то из друзей, на которой я за кулисами с Дмитрием Певцовым. И все. Даже видеозаписи нет.