Замоченные страсти

Конечно, использование уборных для неотложных сюжетных нужд не является открытием российского постановщика. Можно без большого труда составить объемистый кинотуалетный справочник, который перечислил бы кочующие из фильма в фильм характерные мотивы, как-то: ограбление писающего, стрельба через дверь кабинки, обмакивание лица в унитаз, секс на унитазе, смерть на унитазе, символический спуск воды и т.д. – для каждого мотива найдутся десятки иллюстраций. Публичный туалет с зеркалами и закрытыми дверьми кабинок – неиссякаемый источник саспенса (особого тревожного состояния зрителя при просмотре кинофильма). А также идеальное место для демонстрации классического киноприема pars pro toto (часть вместо целого): ведь при внешнем взгляде камеры на кабинку зритель обычно видит лишь ступни персонажей, по расположению и перемещениям которых с волнением догадывается о том, что происходит внутри. И, естественно, туалет, будучи «низменным» учреждением, является наилучшим местом для приподнятых речей, откровений и хождения на котурнах.

Для отечественного патриотического чувства должно быть весьма лестно, что при таком обилии заграничных предтеч, заглядывавших в уборные, но не рисковавших оставаться в них надолго, именно российский режиссер впервые набрал в грудь воздуха и сделал общественный туалет единственным местом действия своего фильма. С другой стороны, для большинства зрителей мир, где происходит действие картины, сосредоточен в рамках кадра, и многим суждено – не важно, с обидой или радостью – увидеть в этих рамках всю Россию или такую ее часть, которая претендует на отображение целого. Да и то сказать – на этом пятачке собрано все самое типичное, что нашел отечественный кинематограф за двадцать лет неустанного поиска героев нашего времени – воровка, проститутки, бандиты, киллер, наркодилер и наркоман. Одни справляют здесь естественные потребности, другие ищут материальные и духовные ценности. Порой с помощью пистолета, но чаще при помощи языка, вследствие чего фильм крайне разговорчив.

Бандиты и киллер разыскивают в сортире не золото и не алмазы, не пачки денег и даже не ценные бумаги – они ищут носитель важной электронной информации – попросту говоря, компакт-диск. И эти поиски, хотел того режиссер или нет, наглядно свидетельствуют о том, что Россия перешла в век информационных технологий, сохранив национальные особенности – в частности, вполне языческое отношение к этим технологиям. Для авторов и героев «Семи кабинок» так же, как для создателей и действующих лиц недавних фильмов «Флэш.ка» и «Консервы», дискета, диск или флэш-карта являются чем-то вроде волшебных талисманов, которые должны принести им неисчислимые блага. Судя по оголтелости искателей, никто из них не в состоянии понять, что носители, с записанными данными или без них, ничего не стоят, поскольку не являются единственным источником искомой информации – хотя бы потому, что тот, кто переписал ее на них, имел беспрепятственную возможность сохранить ее и на другом носителе. Еще более занятно, что герои «Семи кабинок», вместе и порознь, вольно или невольно исполняют известный наказ нашего президента, да так, что в конце остается больше мертвых тел, чем в финале «Гамлета» – шесть против четырех. Причем исключительно мужских, что, видимо, символизирует опасность «женских мест» для лиц мужеска пола.

Единственным недостатком этой примечательной картины является то, что смотреть ее куда скучнее и неприятнее, чем о ней рассуждать. Наблюдать за тем, как персонажи роются в использованной туалетной бумаге, а режиссер без конца тянет резину и применяет траченные молью кинематографические приемы – занятие не из увлекательных. Кажется, что едва ли не единственным источником вдохновения для Месхиева было «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино – культовый для своего времени фильм, который за двенадцать прошедших лет катастрофически устарел по той простой причине, что все его приколы были растасканы, а кроме них, не было ровно ничего. Из «Чтива» в «Семи кабинках» позаимствованы и флэшбэки (возвраты в прошлое), и случайные звуки, вызывающие стрельбу, и болтливые персонажи. При этом американскому оригиналу нельзя отказать в известной мотивированности действий и разговоров, тогда как в российской копии герои ведут себя как больные логореей – патологическим недержанием речи или словесным поносом. Конечно, персонажи картины находятся именно в том заведении, где это уместно, но свидетели, они же зрители, здесь совершенно излишни.