Музыкант Даниил Крамер

– Даниил Борисович, кому пришла идея сделать такой вот кроссовер «Опера. Джаз. Блюз»?

– Изначально идея принадлежит Хибле. У нее давнишняя любовь к джазу, даже в машине его слушает. И эта любовь у певицы такого уровня, как Хибла, должна была обязательно прорваться. Однажды она просто пригласила меня в гости и сказала, что хотела бы петь джаз.

– Но ведь там же «школа» совсем другая, не классическая.

– Да она и сама прекрасно понимала, что петь джаз не так-то просто. Мне потребовалось около шести лет, чтобы переквалифицироваться из классического музыканта в начинающего джазмена. А потом еще несколько лет, чтобы это звучало более-менее сносно (улыбается). Мы решили попробовать, не теряя оперность Хиблы и мою джазовость, найти путь соединения двух стилей. До этого был опыт Джесси Норман в сопровождении трио. Я ее послушал… Да не обидится на меня Джесси, но, по сути, по самой идее, там нет ничего особенного. Здесь же речь шла о том, чтобы найти путь органического соединения, при котором никто не будет вторым. Мы искали то целое, что превратит оперный язык и свингующее трио в одно целое. Я вам даже рассказывать не буду, сколько было всего сделано. То, что вы увидели на концерте, – это избранное, вымученное нами.

– Даже несмотря на громадный опыт, талант, регалии…

– А причем тут регалии?! Они потому и получены, что мы так работаем. Не берем первый попавшийся результат, а трудимся до тех пор, пока сами не останемся удовлетворены. Я не захочу выйти на сцену, если у нас программа будет другого уровня. Это должно быть так, чтобы и в зрителя, что называется, попало. И Хибле, и моей вредной душе нравилось. А музыкант должен обладать крайне вредной душой.

– Почему?

– Потому что когда ты себе сильно нравишься, значит, ты уже гроша ломаного не стоишь. Можешь уходить со сцены.

– Признайтесь, с Хиблой тяжело было работать? Все-таки звезда такого уровня, а тут снова переучиваться…

– Хибла, будучи оперной дивой, тем не менее относится к числу тех редчайших музыкантов, которые прекрасно понимают, в чем они сильны, а где еще нужно учиться. Музыкант, если он действительно таков, учится до последнего дня и умирает, продолжая учиться. Хибла фантастически точно понимает, где ей нужно выслушать совет, а где настоять на своем. Поэтому мы никогда не схлестывались. Да, споры были, и иногда жестокие. Но это творческие споры. Бывало, мы по две тысячи раз пробовали один вариант, потом от него отказывались, и так до бесконечности.

– Даниил Борисович, вы же кафедрой еще заведуете. У меня вот есть знакомая пианистка-студентка, которая постоянно жалуется, что ее педагог то на конкурсах в жюри, то с гастролями по Европе. С ними никто не занимается. Отчего так происходит?

– Я только заведую кафедрой, учеников не беру именно по этой причине. Я не могу позволить себе давать ученику урок раз в два месяца, а потом он окончит институт с брендом Крамера и ничего не будет уметь. Но даже не в этом дело. Я искалечу ему жизнь. Он выйдет из стен «полуучкой». И педагог, который берет ученика, должен четко отдавать себе отчет в том, что он берет в свои руки чужую жизнь и он за нее отныне в ответе. Как только на первый план встает не вопрос зарабатывания денег, а осознание того, что в моих руках ваша жизнь, то приоритеты меняются. Конечно, есть редкие случаи, когда природный дар ребят способен преодолеть плохое преподавание, но это, как правило, исключение.

– Как думаете, почему так происходит? И на каком уровне сегодня находится наша музыкальная «школа»?

– Музыкальная школа является частью общеобразовательной системы. Будучи завкафедрой и сталкиваясь с дилетантскими, на мой взгляд, действиями вышестоящих чиновников и организаций, у меня время от времени возникает мысль уйти из института. Держусь только потому, что люблю его. То количество бессмысленных бумаг, которыми завалили учителей наши Минобр и Минкульт, и то, во что они превратили образование, которое стало просто платной услугой, – ни в какие ворота не лезет. А мы, учителя, превратились в менеджеров, которые продают услугу.

– А мне казалось, мы как-то боремся с бюрократией. На практике выходит, что нет?

– Я бы хотел посмотреть этим умникам из Министерства культуры в глаза, тем, кто хочет меня научить, как заниматься с ребятами, а потом еще и проконтролировать мои занятия. Никто же не указывает Джульярду, как работать с учениками. Единственный параметр – это результат. Что еще нужно? Если данный институт выпускает высококлассных студентов, больше ничего не требуется. Но эти люди…. Я не знаю, им, видимо, надо отработать зарплату или получить должности. Хорошо, я согласен с этим. Им тоже нужно жить. Пусть тогда государство им платит хотя бы за то, чтобы они нас не трогали. Это будет достойное вложение денег. Но пока что выходит, что чиновники получают зарплаты лишь для того, чтобы нам мешать. Хорошо, если им нужен контроль над нами, пусть приходят каждый год, смотрят на качество выпускаемых студентов. Пусть приглашают педагогов из-за рубежа, которые дадут независимую оценку. Мы готовы даже приглашать студентов из Европы, чтобы на практике сравнивать их уровень с нашим. Никаких проблем!

Вообще, вы даже не осознаете, какую сейчас тему затронули. Насколько она страшна и глубока. Ведь музыкальное образование является частью музыкальной культуры, а та, в свою очередь, частью культуры в целом. Всего же, на мой взгляд, для физического выживания нации должны быть три основные составляющие – образование, культура и их гармоничное сочетание. Это основа человека. А уже человек – основа армии, экономики и так далее. Да, еще природная предрасположенность. Перекос в сочетании образования и культуры тоже опасен. Если он идет в сторону образования, получатся бездушные монетаристы. Если культуры – рефлексирующие интеллигенты. Сейчас, на мой взгляд, с помощью реформ, тестовости и низких оплат идет откровенное убийство русской науки, культуры и образования.

Сам по себе факт присутствия тестовости в образовании означает для меня фактически смерть настоящему профессионализму. Я был воспитан любовью многих учителей, которые видели мои недостатки и могли их преодолеть. Компьютер этого никогда не сделает. Я – продукт хорошего советского образования. И почему оно должно было быть разрушено, до сих пор не понимаю. Это была одна из лучших образовательных систем в истории, дающая фантастических ученых. Великолепных музыкантов! Да что там говорить, огромная часть европейской и американской культуры связана в той или иной степени с Россией. Почему мы сейчас должны перенимать их систему образования? Почему они сегодня должны признавать наши дипломы, а не наоборот?! И зачем, спрашивается, нам вообще нужно их «признание» наших дипломов? Мы ничуть не хуже их, а кое-где и намного лучше их… были. Сейчас я уже в этом не уверен.

– Так скоро растеряли все лучшее?

– Еще не все растеряли, но, видимо, идем к этому, увы. К тому же волны эмиграций забрали огромное количество мозгов. И генов. И, к сожалению, этот отток продолжается сейчас. Я иногда приезжаю в научные городки, там чуть ли не одни старики и люди среднего возраста. Я считаю, то, что сейчас делают с нашим образованием, выглядит как настоящая диверсия против страны.

Также я считаю недопустимым то, что сейчас делается с финансовым обеспечением образования. На словах во всей вертикали власти все очень уважают профессию учителя. Но, уверен, многие даже не понимают, насколько учителя должны быть оплачиваемы. Чтобы учитель не хотел брать взятки, двоедушничать из-за вынужденной бедности, чтобы целые поколения детей, видя это и живя в этом, не вырастали бездушными, лжецами, готовыми коррупционерами и преступниками, чтобы учитель не думал о том, что у него у самого дети голодные, а он еще должен этих оглоедов учить. Где тут любви-то взяться?! И в таком случае тестовое образование и превращение его в платную менеджерскую услугу – самое оно! Все это в комплексе – чистой воды саботаж, на мой взгляд, который приведет к тому, что лет через 20–30 нам будет нечем защищаться в плане мозгов. А культура – это точно такая же часть физической защиты нации. Отдайте себе отчет, как вы идентифицируете свою нацию?

Всего два параметра: язык и культура. Убейте эту культуру, сделайте ее поверхностной, и вы получите ничего глубоко не чувствующих людей, которые только умеют под водку рвать на себе рубашки.

Вспомните столичных таксистов после взрыва на станции «Парк культуры». А теперь вспомните, как вели себя японцы в подобных обстоятельствах. Практически ни одного случая мародерства. Во всяком случае, мне такие инциденты неизвестны. Зато известно, что они орали по Интернету: «Я нашел вещи, деньги! Люди, владельцы, приходите, забирайте!» А наши таксисты раз в шесть подняли цены, да еще, как мне рассказывали, некоторые из них избивали тех, кто бесплатно хотел подвезти, помочь. А в «Домодедово», по словам очевидцев и по информации с форумов, после взрыва таксисты требовали до 20 тысяч рублей, чтобы довезти до города. Очень патриотично... Любая нация, когда вокруг начинает пахнуть жареным, собирается, концентрируется, люди стараются помогать друг другу, это же элементарный инстинкт выживания… У нас почему-то в последнее время не так, и это тревожит. Ведь патриотизм – это не когда ты кричишь: «Ура, Россия!»

– Это вообще тонкая материя – патриотизм.

– Да, я думаю, истинные патриоты – это те, кто понимает: дал ты взятку чиновнику или гаишнику – значит, предал страну, разрушаешь ее основы, взял он – то же самое. И тогда, если вдуматься, по сути, у нас получается нация, которая сама себя гробит. Гробят поставщики и продавцы, продавая некачественные продукты собственному народу. А для меня это означает, что они даже не воспринимают граждан собственной страны как «своих» и не задумываются, что, имея прибыль на вреде своей же нации, пилят сук, на котором сидят... Гробит глобальная коррупция, а коррупция – это не какое-то там чудовище, это вполне конкретные люди, берущие, дающие и не желающие понимать, что этим убивают и свою душу, и свою страну. Гробят СМИ и медиаресурсы, приучая нас к желтизне, «менталитету замочной скважины», убивают в нас воплями и истериками на разных ток-шоу умение слушать друг друга, понимать друг друга, искать и находить (!) возможность взаимопонимания; превращая низкопробную попсу и неумеренный юмор в основную «пищу», которую скармливают людям, разрушая наши чувства рекламой внутри спектаклей и фильмов, убивая души самой сутью рейтингового телевидения. Гробят суды и полиция, в которых мы сейчас не верим... Где тут быть патриотизму?! Патриотизм – это когда человек, по-настоящему любя свою страну и свою нацию, ощущает себя хирургом, он видит болезнь и не столько кричит о ней, сколько лечит. И начинать надо, как бы это тривиально не звучало, с самого себя.

– Видимо, только на пенсии, как говорится, отдохнем от всего этого.

– А на что мы с вами можем рассчитывать на пенсии? На жалкие крохи, на которые даже лекарство не купишь? Здесь еще одна глобальная ошибка государства – молодые люди и люди среднего возраста будут уезжать из страны еще и потому, что не будут видеть перспективы иметь после честного труда достойную старость. Не говоря уже о том, что существование на грани бедности чуть ли не трети населения страны убивает внутренний оборот денег и, как прямое следствие, убивает тот самый внутренний рынок, о котором сейчас на всех уровнях так много говорят.

– Даниил Борисович, с вашим ходом мыслей пора в оппозицию идти. Или хотя бы на трибуне выступать, как и многие ваши коллеги по цеху.

– Никакого отношения ни к политике, ни к оппозиции не имею. Просто высказал вам свои собственные мысли. Вы же видите, что обычно эти громкие лозунги из уст известных артистов – это чистой воды самопиар. Но это – их жизнь и их личное дело. Я же – просто музыкант. Музыкант должен заниматься музыкой. Я убежден, что это его самая главная борьба. Капля за каплей лечить души своих слушателей.