Квадрат по карточкам

Давно известно, что графика – это удел специалистов и знатоков. Рисунки, какими бы редкими и замечательными они ни были, проигрывают соревнование с холстом и маслом. Если, конечно, в них не зашифровано какое-нибудь тайное знание по примеру кодексов Леонардо да Винчи. В случае с Малевичем это знание как раз зашифровано, но донести его – задача непосильная для галереи, живущей в состоянии аврала при подготовке и проведении выставки-блокбастера Валентина Серова. В какой-то степени это удалось сделать только Татьяне Горячевой при написании выставочного каталога «Казимир Малевич и его школа», где каждый графический листик вдруг расцвел яркими ассоциациями и смыслами.

Ходить по выставке «Под знаком Малевича» – довольно унылое занятие (тем более, чтобы попасть на нее приходится преодолевать «Красного коня» Петрова-Водкина и прочие соблазны авангардного реализма). Два небольших зала – один посвящен сообществу «Супремус», второй показывает произведения членов «Уновиса» – построены в лучших традициях монотонного перечисления геометрических фигур, где нет интриги, акцентов, открытий и откровений. И тут остается только поражаться тому, как один и тот же человек – нынешний директор Третьяковки Зельфира Трегулова – может устроить такое искрометное шоу, которое она развернула в Манеже со сталинскими полотнами, и сделать такую «отписку» по поводу юбилея «Черного квадрата» («Квадрат», впрочем, висит в залах по соседству и также страдает от одиночества). Извиняет только тот факт, что экспозиция готовилась еще при прежнем руководстве, решившем, что для чуждого народу супрематизма хватит выставки в Швейцарии, где Малевича чествуют по всем канонам западного восхищения авангардом.

В такой ситуации арт-критик вынужден развести руками, вздохнуть и отправиться в Базель расточать восторги по поводу воссозданной там малевичевской выставки 1915 года. Но злость на обступающее со всех сторон масляное самодовольство заставляет действовать против правил. Например, рассказать о том, что на выставке не произнесено, но подразумевалось. Здесь было бы занятно рассмотреть Малевича как религиозного мессию, а его учеников как апостолов. Тем более что ранний рисунок «Плащаница» 1909 года как раз выдает в художнике страстного мистика. Достаточно сказать о том, с каким рвением Малевич отстаивал свои супрематические прозрения, как ревностно и жестко следил за «чистотой и благочестием» последователей, как ратовал за апостольское служение (сам он едет в Витебск, его ученики «расходятся» по российским городам и весям, неся истину в последней инстанции). Как из секты супрематизм превращался в образ жизни, озаряя совершенно неожиданные вещи: на выставке есть потрясающий эскиз продовольственных карточек, выполненный Александром Цейтлиным, – даже такую штуку, как бедность и голод, новый стиль преображает в мистерию. Что уж говорить о спектакле «Победа над солнцем», ставшем супрематической мессой. Как постепенно в малевичевском стане появляются еретики и отступники (Лисицкий с его «проунами»), как служители вносят свои черты в символ веры, как спорят, ищут, страдают. Все это могло бы стать отличным конспирологическим романом почище фантазий Дэна Брауна. Из этого можно было бы сделать голливудский триллер (Гринуэй попытался, но у него ничего не вышло). Каждый листок и страница тут полны духовных открытий не хуже да Винчи. Но так уж вышло, что Малевича затмил богатый и светский Валентин Серов, чья благая весть «писать только отрадное» совпадает с линией нынешних партий и правительств.