Пустые сновиденья

Мудрый Шекспир предусмотрительно закончил свою пьесу «Сон в летнюю ночь» обращением к зрителям: «И вот плохому представленью, как бы пустому сновиденью, вы окажите снисхожденье, мы будем благодарны ввек». Владимир Мирзоев это обращение выкинул, то ли не нуждаясь в снисхождении, то ли на него не рассчитывая. Хотя сновидение, показанное им в театре им. Станиславского, трудно назвать увлекательным. Бывают же такие муторные сновидения, выуженные явно из «Сонников», в которых какие-то стертые фигуры мельтешат в поднадоевших ситуациях. Алла Коженкова (выступающая и художником по костюмам, и сценографом) создала безликое пространство, в котором можно разыгрывать что угодно – от «Укрощения строптивой» до «Чайки»: светильники, зеленоватые деревянные панели, ломаные трещины. В какой-то момент на заднике возникает нарисованный театральный зал, (весь мир – театр! не забыли?). Персонажи одеты в «среднестатистические» театральные костюмы: кто в остро-модные, кто в откровенно эстрадные.

Мирзоев, когда-то хулиган, обожающий эпатировать зрителя, заботящийся только о том, чтобы самому было интересно, в этой постановке занят преимущественно тем, чтобы развлечь публику. Он заполняет спектакль вставными музыкальными номерами, песнями и плясками, курениями ароматических веществ и переодеваниями (где-то в лесу, судя по всему, спрятан неплохой гардероб). Время от времени на авансцене возникает оркестр. Эльфы из свиты Титании (профессиональные вокалисты) поют речитативом шекспировский текст. Персонажи тоже поют, только гораздо хуже – что-нибудь вроде: «Ах, эта улица родная»… Здесь ко всему прочему исполняются «индийские пляски», тогда как зрительный зал заполняет запах индийских же ароматов (мальчик, из-за которого ссорятся Титания и Оберон – как-никак из Индии!). Группа ремесленников с увлечением валяет дурака и порет не слишком изобретательную отсебятину типа «Пирам – чистый ВДВ, грудь колесом». Шекспировские герои некстати поминают всуе Станиславского и Немировича-Данченко и потешают публику, как могут. Зритель ведь должен в конце концов понять, что для него, родного, не жалеют ни сил, ни средств. Но весь «оживляж» существует как-то отдельно от сюжета. В результате спектакль строится пунктиром:

кусочек действия – номер – кусочек действия – номер. В промежутках – затянутые паузы.

Шекспир писал пьесу о причудах любовных метаморфоз. О страсти, обрушивающейся как шквал и столь же внезапно исчезающей, о волшебном цветке, мутящем душу, заставляя ее увлечься невероятными химерами, приводящими царицу в объятия осла. Владимиру Мирзоеву исследования алхимических превращений души не слишком интересны (хотя бы потому, что собственно «душа героев» его никогда особенно не интересовала). Любовь в его спектакле передается серией акробатических движений, в которых партнер – всего лишь гимнастическое орудие, наравне с палкой или стулом. Ипполита с равной энергией льнет и к Тезею, и к меднику Рылу. Ночь в лесу четверки влюбленных поставлена как сменяющийся набор физкультурных упражнений. Вот Деметрий стряхивает с себя обвившуюся вокруг его тела Елену. А вот Лизандр, полусогнувшись, несет на спине Гермию. Оспаривая Елену, соперники сражаются ею, как дубиной…

От перемены мест слагаемых сумма не меняется. От перемены партнеров любовные движения и позы не становятся иными. Сильно подустав к финалу от трюков, спектакль переходит на совсем уж похоронный темп. И под занавес режиссер пускает водопад. То ли небесный дождь смывает все следы и хитросплетения ночного дурмана. То ли бодрящий душ пробуждает участников после утомительного и не приносящего отдохновения сна.