Сумеречная зона

И российские театры, не сговариваясь, начинают сценически перечитывать ерофеевские произведения, да так по-разному, что диву даешься. Вот и получается, что Ерофеев, как и не менее популярный в сегодняшнем театральном контексте Довлатов, дает замечательную возможность режиссерам совместить два авторских мира, два взгляда на жизнь – свой собственный и писательский. Новые театральные сочинения получают словно бы двойное гражданство, уходя от банальных инсценировок и интерпретаций в создание абсолютно современных и личностных спектаклей, стартуя вместе с Ерофеевым, но значительно удлиняя авторский маршрут.

Марк Захаров в своей ленкомовской премьере сделал ставку на «всего Ерофеева», пропитав поэму «Москва – Петушки» мотивами других произведений автора, в том числе его единственной и редко идущей пьесы «Вальпургиева ночь», которая и дала название спектаклю. Название весьма знаковое, поскольку на сцене – действительно театрализованный «шабаш» философов-маргиналов, ангелов-сильфид, клоунов и трагиков, врачей и камердинеров. Эксцентрическая мистерия, жутковато смешная фантасмагория с солистами и массовкой, сменой масок и одеяний. Все это оживающие и пускающиеся в самостоятельный пляс фантазии Венички Ерофеева, в роли которого на ленкомовской сцене выходит харизматичный и не поддающийся никаким вербальным описаниям артист Игорь Миркурбанов. Казалось бы, вот уж не его роль, а Миркурбанов даже не впервые ее играет – в израильском театре «Гешер» у него был моноспектакль «Москва – Петушки».

Для Марка Захарова, вероятно, выбор этого артиста был принципиален. Миркурбанов, категорически игнорирующий унылый традиционный «быт», способен любую фразу, любой монолог возвести в ранг ироничного или саркастического откровения, внутрь игровой театрализованной оболочки поместить исповедальность, без надрывов и прочих сентиментальностей (тут уж, конечно, не обошлось без влияния метода режиссера Константина Богомолова, который и вернул артиста московской сцене после долгого перерыва).

Такого Веничку мы еще не видели – словно изъятого из многочисленных подробностей и конкретики жизни определенного времени, но ставшего героем вечного российского бытия, сочетающего мысль и дурь, высокие порывы и анекдотические поступки. И даже алкогольная тема отходит на второй план, хотя и не теряется вовсе. Миркурбанов, подобно медиуму, транслирует голос писателя. Актерское слово не тонет в пафосе, но попадает «в яблочко» зрительских ожиданий.

«Вальпургиева ночь» – это «тот самый Захаров», который своими спектаклями давным-давно всколыхнул театральную Москву. С их ироничной откровенностью и вызывающей театральностью, обращениями в зал, не пряча фиги в кармане. Да, в последние годы у режиссера были спектакли разные, звучавшие порой не столь пронзительно. «Вальпургиева ночь» – это Захаров настоящий, не впавший в старомодность, но и не бегущий за комсомолом. Впрочем, «комсомолу» по-прежнему можно у него многому поучиться. И потом, сегодня, когда народ наш, вспомнив генетическую привычку шептаться на кухнях, потихонечку к этому возвращается, иногда выплескивая пафос в социальных сетях, такое открытое и откровенное общение с залом кажется очень важным. Еще пару лет назад оно могло бы показаться неуместным, но не сейчас. «Вальпургиева ночь» очень органично вписывается в эстетический контекст режиссера. Как тут не вспомнить бивший по нервам финальный монолог Александра Абдулова из «Плача палача»? Или «Мистификацию»? Или знаменитые телефильмы режиссера?

И это замечательное пространство, сочиненное художником Алексеем Кондратьевым, похожее на громадную клетку с прутьями арматуры и мотками проволоки. С многочисленными цифровыми табло, где сами цифры и стрелки-указатели, кажется, сошли с ума и явно не ответят на вопрос не только о месте, времени и направлении, но и не определят тысячелетье на дворе. Читается то самое пространство безвременья, которое явно доминирует на отечественных просторах. И костюмы персонажей, придуманные Ирэной Белоусовой, скроены вроде по лекалам второй половины минувшего столетия, но очень похожи на клоунские, как треники-галифе, в которых щеголяет Митрич – Сергей Степанченко.

Да и сами ерофеевские персонажи стали клоунами-комедиантами, то смешными до колик, то жутковатыми. И ничто не мешает недоумку Внучеку – Дмитрию Гизбрехту, то и дело запевающему похабные песенки, вдруг обернуться Сфинксом, предлагающим Веничке последние загадки. А как хороша Александра Захарова в роли многоликой Зиночки – то медсестры, то смешной тетки с аккордеоном в электричке, то последней подруги писателя. Черноус Виктора Ракова, раз за разом прыгающий с поезда и тут же в него возвращающийся, вообще отдельная песня, виртуозная для артиста и подчас неожиданная для зрителя. Причем за этим комедиантским «шабашем» в электричке Веничка-Миркурбанов наблюдает со стороны: взятое писателем «из жизни» в нее и вернулось, разошлось, разгулялось – не остановить.

А режиссер и актер-протагонист совсем не собираются все это останавливать и заключать в благопристойные рамки, сшивать «скрепами». Впрочем, никакой активно ищущейся ревнителями высокого искусства «неблагопристойности» здесь нет и в помине. Классику (а творчество Венедикта Ерофеева вполне можно вписать в эту категорию) искусствоведы в штатском и прочих облачениях пытаются выверить «по букве». Захаров сохраняет верность «духу», атмосферу, абсолютные истины, переплавляя все в театральную фантасмагорию. Его режиссерское чутье, всегда улавливающее перепады общественных настроений, не подвело и здесь. Его «Вальпургиева ночь» еще смешит, но уже и пугает, снимая дистанцию между минувшим и наступающим. Очень, как оказалось, короткую.