Актриса Юлия Пересильд

– Юлия, вы знаете, что лауреатов этой премии выбирают зрители. По-вашему, всегда ли их точка зрения является камертоном? Часто ли она совпадает с оценкой критики?

– Точка зрения зрителя не всегда совпадает с мнением критиков, и это правильно, это нормально. Потому что все-таки критики – это люди, которые очень много всего видят и которых сложно чем-то удивить. Они смотрят спектакль с профессиональной точки зрения. А зрители воспринимают все более искренне. Если их «пробивает» на смех, на слезы или, наоборот, на какой-то протест, если спектакль эмоционально задевает, то зрителю это нравится. В этом смысле критик и зритель отличаются, как взрослый и ребенок.

– Вам кажется, оценка публики всегда верна?

– Оценка не может быть верна или не верна, потому что оценка – вещь субъективная и у критиков, и у зрителей. Но все-таки не надо забывать, что семьдесят процентов того, что мы делаем, мы делаем для зрителя. Остальные тридцать уже для наших амбиций, для нашего роста, для открытия новых форм. Все равно мы должны со зрителем хотя бы иногда пересекаться, а не идти параллельно.

– Случается ли, что вы недовольны своей работой, а зал в восторге? Или, наоборот, вам кажется, что все получилось, а отклика нет?

– Бывает такое. Не целиком на роль, а на какие-то моменты, бывает, зрители реагируют не так, как тебе казалось он должен реагировать. Я, например, если речь касается каких-то комедийных вещей, очень не люблю так называемых «смехоточек». Хотя зритель это любит, и артист в принципе знает, как сделать так, чтобы зрителю было очень смешно. Но ведь далеко не всегда должно быть смешно.

– Вы стараетесь не пользоваться такими приемами?

– Я очень часто эти «смехоточки» нарочно смещаю. Если я понимаю, что в каком-то месте могут прореагировать бурным смехом и от этого главная мысль потеряется, то я стараюсь их смещать. Я считаю, что так нужно поступать, потому что хоть зрителям часто хочется веселья, но театр – вещь более сложная. Нужно еще чем-то зрителя «загружать».

– Вы сами как зритель часто бываете в театре?

– Бываю довольно часто. Все мои знакомые всегда зовут меня, потому что я очень позитивный и благодарный зритель. Я недавно была на спектакле у Чулпан Хаматовой «Враги: история любви». И этот спектакль меня так сильно эмоционально задел, что незнакомый человек, который сидел рядом со мной, в какой-то момент стал даже переживать за меня и успокаивать, потому что я очень разволновалась. Я зритель благодарный. Я люблю театр как с той, так и с другой стороны – и со сцены, и из зала.

– В уходящем 2011 году какие премьеры коллег вы можете отметить?

– В этом году мне очень понравился спектакль «Современника», о котором я уже сказала. Это, пожалуй, самое сильное эмоциональное впечатление. А в прошлом сезоне на меня очень сильное впечатление произвел спектакль «Калигула», но он совсем другой, не для миллионного зрителя. Пожалуй, эти два спектакля – самые яркие.

– Расскажите, как вам работалось над ролью в спектакле «Киллер Джо», которую публика выдвинула на нашу премию?

– Я рада, что меня номинировали. И то, что это премия зрительская, – особенно приятно, потому что первые премьерные спектакли проходили достаточно сложно, ведь это спектакль-эксперимент. И мне кажется, это вообще первый спектакль такого жанра у нас в Москве. В принципе этот драматург вообще в Москве ставится в первый раз. По крайней мере, официально и серьезно. И это было не просто в первую очередь нам, актерам. Не сразу мы смогли этот жанр почувствовать. А по поводу моей роли я вообще должна сказать, что это, как бы точнее выразиться, не совсем моя роль. Я себя в принципе ощущаю несколько другой. Моя героиня – маленькая девочка-сомнамбула, девочка-лунатичка, абсолютно ничего не понимающая. Она не плохая и не хорошая, просто у нее отсутствует моральное понимание того, что хорошо, что плохо. Она не знает, ее никто не научил этому. Она только смотрит телевизор. В лучшем случае мультфильмы Диснея или детективы.

– К сожалению, немало молодежи сейчас и у нас «воспитано» телевизором…

– Да-да. Многие так и развиваются. Но, возвращаясь к пьесе, хочу сказать, что она очень непроста, очень жестока, но особо чуткие театральные, и не только театральные, люди увидели ее глубину. Ведь, можно сказать, это почти античный сюжет. Дети убивают собственную мать, а потом начинается все то, что начинается. И при этом современный текст, американская семья, живущая в вагончике… Но чем отличается как драматург Трейси Леттс? Тем, что он не морализирует, он не говорит, что хорошо, что плохо. И до конца спектакля мы не знаем, Дотти – это хорошая девочка или плохая, ангел это или фурия. Драматург не говорит об этом напрямую. Я-то, конечно, знаю, но я не буду говорить, потому что зрители должны выйти после этого спектакля, подискутировать между собой и сами понять, кто хороший и кто плохой и почему. И для чего это было сделано.

– Сейчас не часто удается заставить зрителей спорить после спектакля…

– Обсуждение, разговор после спектакля – это очень важно.

– Кроме этого спектакля вам приходилось участвовать в других театральных экспериментах? Как вы вообще относитесь к экспериментальному театру?

– Как можно относиться к эксперименту? Двумя руками за! Иначе нет никакого движения. Сначала был экспериментальный спектакль «Фигаро» Кирилла Серебренникова, переведенный Машей Зониной, потом этот «Киллер Джо». «Рассказы Шукшина» Алвиса Херманиса – тоже эксперимент. Вообще, участвовать в эксперименте – это значит нужно быть готовым к тому, что тебе дадут по башке, а это всегда интересно. Интересно, как и за что тебя будут обвинять. Например, что касается «Киллера Джо», я уже в интервью журналу «Театрал» как раз рассказывала об этом. Мне говорили такие вещи: «Ну, может, не надо было курить» или еще чего-то не надо было делать. Я говорю: «Господа, вы сошли с ума? В спектакле дети собственную мать убивают, и это вас не смущает! И вы говорите, не надо курить! Что с вами происходит?!» Мы когда с режиссером Явором Гырдевым разбирали пьесу, он очень интересно нам рассказывал, что этот спектакль про «подвалы», про людские внутренние подвалы подсознания, которые открываются в критический момент.