Posted 4 октября 2010,, 20:00

Published 4 октября 2010,, 20:00

Modified 8 марта, 06:37

Updated 8 марта, 06:37

Гений и злодейство

Гений и злодейство

4 октября 2010, 20:00
Первую премьеру нового сезона столичный театр «Геликон» посвятил сразу трем композиторам: опера «Моцарт и Сальери» написана Николаем Римским-Корсаковым. К партитуре русской одноактной оперы театр добавил моцартовский «Реквием», вставленный в спектакль. Постановщики предложили неожиданную и спорную интерпретацию кон

Существует 118 версий смерти Моцарта. Самая известная – гений был отравлен коллегой из зависти. По этому поводу «Геликон» мастерски закрутил интригу. В пресс-релизе спектакля справедливо замечают: с тех пор как Пушкин припечатал Сальери-отравителя, никто не верит в его невиновность. И не важно, что историки опровергают достоверность убийства: гений Александра Сергеевича сильнее доказательств. Да и Римский-Корсаков в своей опере пользовался исключительно пушкинскими строками, наверно, потому, что верил поэту. Тем не менее театр, сказав «А», отказался говорить «Б». Было объявлено, что постановочная команда (режиссер Илья Ильин и руководитель Дмитрий Бертман) пересматривает традиционный уголовный расклад. У команды возникли сомнения: а вдруг все не так просто? И Моцарт частично виноват в том, что Сальери его убил? Теплый мир электро http://www.tmelekt.ru отопление ПЛЭН, инфракрасное отопление, сушка древесины В программке написано: «За внешне дружескими отношениями коллег скрывается глубокая трагедия: Сальери тайно завидует, а Моцарт подозревает, что итальянец мешает его карьере при дворе».

На сцене стоит белый рояль. Рядом – подиум, играющий роль трактира, где обедают мнимые друзья, и лобного места, куда то и дело забегает мятущийся Сальери (Дмитрий Скориков). Будут и свечи, и бокалы с вином: в один из них завистник подсыпает яд, извлекая его из недр музыкального инструмента. Оба композитора, олицетворяя одеждой век нынешний и век минувший, носят старинные парики и современные черные костюмы-двойки. Спектакль еще до премьеры начали сравнивать со знаменитым фильмом Милоша Формана. Мизансцены сделаны так, что зритель догадывается: разница между Моцартом и Сальери в том, что у первого есть чувство юмора, а у второго – нет. Смешливый Моцарт (Василий Ефимов) знает себе цену, но ярлык с этой ценой маэстро все-таки с себя срезал. Сальери же лишен самоиронии. Оттого музыка приятеля в буквальном смысле пригибает его к земле: страдалец нервно перебирает ноты, а потом судорожно хватается за рояль, падает на колени или рыдает на стуле.

Ильин строит действие на столкновении мужских самолюбий. Оказывается, беспечный творец не совсем беспечен. Он исподволь изводит и без того нервного соперника. Нет, как и у Пушкина, гуляка праздный поет, что они оба гении, но… с едва заметным равнодушием при упоминании коллеги. В диалоге Моцарт небрежно упоминает мелодию из оперы Сальери, и определение «славная» звучит снисходительно. И вообще, творец волей режиссера занимает на сцене слишком много места, даже валяется на крышке рояля, а честный труженик искусства все время тушуется.

Это «подводное течение» движется ненавязчиво, намеком, воплощая мысль «в театре все и всегда завистники». Правда, не совсем ясно, что именно в музыке (а не в истории вопроса) подвигло режиссера на такой подход. Тем не менее Ильин переносит концепцию из русской оперы в «Реквием», вставленный перед сценой отравления, для чего действие оперы прерывается. Гений дает злодею рукопись последнего произведения, и если у Римского-Корсакова Моцарт цитирует фрагмент партитуры, то в спектакле она исполняется полностью. Моцарт в «Реквиеме» поет партию тенора, а Сальери – партию баса: так, по мысли театра, длится их символическое вечное противостояние.

В коротком финале (который после грандиозного творения Моцарта кажется уже не столь важным) гения, как и положено, травят. Но до этого Вольфганг Амадей, безмятежно выводя трагические рулады, совсем наглеет: молниеносно, под носом соперника, плюхается на стул, который Сальери поставил для себя, и тут же строит глазки партнершам-солисткам, заставляя уязвленного Антонио стоять сзади, словно бедного родственника. Солистки, кстати, были не простые, а примы «Геликона» – Наталья Загоринская и Лариса Костюк. Именно они вместе с хором вытянули всю громаду «Реквиема», а оркестр под управлением Константина Чудовского играл ровно, но, пожалуй, без воодушевления (как будто музыкой Моцарта дирижировал Сальери). Что касается певцов, их голоса было плохо слышно за женским вокалом, так что требуемый в «Реквиеме» ансамбль четырех не сложился. За пределами поминальной музыки в опере Римского-Корсакова эмоциональный Моцарт-Ефимов пел лучше скучноватого Сальери-Скорикова. Что опять-таки опровергает концепцию «Геликона»: ведь собственными ушами слышишь, кто главный.

"