Простегнуть душу

Когда-то было прекрасное определение для актеров, чье присутствие строило театр, – «первые сюжеты». Так называли не только и даже не столько премьеров, играющих главные роли. И даже не тех исполнителей, которые несут на себе театральный репертуар. Так называли актеров, чьи личные качества определяли направление театра, определяли его атмосферу, его лицо. Юрий Степанов был именно «первым сюжетом» театра «Мастерская Петра Фоменко» с первых студенческих лет и до самого последнего своего дня. Когда в 1988 году Петр Фоменко вторично набирал курс в ГИТИСе, никто и предположить не мог, что этим набором откроется одна из важнейших страниц истории московской сцены. Что в обиход войдут слова «актеры-фоменки», «школа Фоменко». А «Мастерская Фоменко» – «театр имени Фоменко под управленьем самого», как будет шутить друг театра Юлий Ким – станет одним из самых любимых коллективов России.

Юрий Степанов с первых же шагов в институте стал «опорной» балкой строящегося дома. Он пришел в ГИТИС после иркутского театрального училища, поработав плотником, каменщиком, трактористом, нефтедобытчиком, охотником. Среди вчерашних школьников он смотрелся взрослым, надежным, удивительно зрелым и по-человечески, и по-актерски. Хотя сам Юрий Степанов был убежден, что именно встреча с Петром Фоменко определила его жизнь: «Теперь вот думаю, что не попади я в ГИТИС к той команде учителей, в которой я оказался, театр меня просто бы убил. Конечно же, я бы выжил физически, но душу мою он бы умертвил. Молодой актер – это такое пористое существо, которое впитывает все. В какую атмосферу попадешь, тем и наполнишься».

Петр Фоменко выращивал в своих учениках отношение к профессии близкое и к мхатовским студийцам начала века, и к средневековому цеховому самосознанию. В студенческие годы Степанов играет Шекспира и Гоголя, Островского и Цветаеву, Фолкнера и Уайльда. Во «Владимире III степени» откроется комический дар Юрия Степанова. В «Приключении» он продемонстрирует виртуозное владение стихом. За постановку «Шума и ярости», по признанию Сергея Женовача, он взялся только потому, что на курсе был Юрий Степанов, сыгравший драму Бенджамина Компсона с какой-то пугающей безжалостностью и самоотдачей.

Незабываем был его Лыняев в «Волках и овцах», спектакле, который назовут режиссерским прорывом Петра Фоменко. Этот ленивый барич казался двоюродным братом Обломова и племянником Ростанева – русская лень, но и русская совестливость, податливость и взрывчатость – все существовало в каком-то тугом клубке, заставляя следить за каждым движением и жестом его Лыняева.

Как растерянно-сердито следил он за гамаком, в котором летала дразнящая его Глафира (Галина Тюнина): «Ну, полноте, какой вы любовник? Вы не обижайтесь, Михайло Борисыч! Вы очень хороший человек, вас все уважают; но любить вас невозможно. Вы уж и в летах, и ожирели, и, вероятно, дома в теплом халате ходите и в колпаке; ну, одним словом, вы стали похожи на милого, доброго папашу». Голос звучит так снисходительно, что будь Лыняев в три раза старше и в два раза толще, он бы все равно принял вызов. И начал бы доказывать этой насмешнице, что он, черт побери, еще мужчина! И вступил в извечную игру мужчины и женщины, где каждый мечтает победить и каждый мечтает сдаться. Сцена дуэли между Глафирой и Лыняевым становилась эмоциональной кульминацией спектакля. А дуэт Тюнина-Степанов на годы одним из самых ярких в блестящем созвездии «Мастерской». Так было и в «Мертвых душах. Том II», где Степанов блестяще сыграл Чичикова, а Галина Тюнина – господина Сочинителя (именно Сочинитель в финале увозил в кибитке спящего Чичикова-Юрия Степанова, мирно прижимающего к груди свою шкатулку).

Активная работа в кино надолго отрывала актера от театра, но для него было важно знать, что есть место, куда он всегда возвращался и где его актерский талант находил себе задачи под стать и по плечу. Настоящим шедевром стала последняя сценическая работа актера – Чебутыкин в «Трех сестрах». Вялый, оглушенный жизнью его Чебутыкин пытался и не мог выжать из своей души хоть каплю каких-нибудь эмоций. Он уже не мог лечить, не мог помогать, забыл все, чему учили, и все, что когда-то читал. Он не помнил, любила ли его боготворимая им женщина. Он не мог посочувствовать идущему на смерть жениху его Ирины… «Мне все равно», – доверительно сообщает Чебутыкин мающемуся тоской Андрею Прозорову. И это было самое страшное. Страшнее разлуки, страшнее смерти. Потому что самое страшное в человеческой жизни не боль, не отчаяние, не душащие слезы, не рвущаяся душа, а вот это безразличие, когда незачем, нечем и не для кого жить. Актер в этой роли сумел «простегнуть душу», коснувшись самых болезненных точек человеческого естества.

Может, Юрий Степанов так остро и неожиданно понял Чебутыкина именно потому, что ему всегда было для кого жить, кого любить, кого беречь. Он любил свою семью – жену, сына и ребенка, который только должен родиться. Любил свою профессию, любил съемочные площадки и своих партнеров. Любил свой театр, место, куда всегда можно вернуться и зализать раны… Место, которое он создал, место, в котором его будет так отчаянно не хватать…

Прощание с актером состоится 6 марта в Театре «Мастерская Петра Фоменко».

МНЕНИЕ УЧАСТНИКА