Святые лапотники

Заместитель директора Русского музея Елена Петрова объяснила обозревателю «Новых Известий», почему для Москвы выбрана крестьянская тема: «Вы же понимаете, что сегодня проблемы деревни выходят на первый план. Особенно в летнюю пору». Впрочем, русские мастера всегда считали эту тему актуальной. Особенно во второй половине XIX веке (после знаменитой Крестьянской реформы 1861 года). Количество холстов с крестьянами и сельскими видами за 500 лет в России едва ли уступает продукции в другом популярном жанре – парадным портретам. У Русского музея не было проблем с материалом – в «московской» экспозиции более 300 картин, написанных либо гениями, либо просто знаменитостями.

Для наших живописцев именно в деревне концентрировалась история и мифология народа (недаром ведь «крестьянин» – производное от «христианина»). Российский художник просто не мог смотреть на деревню объективно. Во все времена он ее идеализировал и возвышал, испытывая какую-то садомазохистскую ненависть к городской цивилизации. Он выискивал в облике деревенских жителей черты истинного национального характера (как, например, основатель крестьянского жанра Алексей Венецианов со своими задумчивыми селянками в парадном облачении). Академический художник поучал современников примерами из сельской старины (этнографические картинки Мясоедова), разгадывал в крестьянской жизни неясные пути русского общества (Репин с учениками), связывал с деревней надежды на светлое будущее (авангардисты и сталинские живописцы).

Не мифологизированное российское село во всех 300 картинах найти практически невозможно. Ведь едва ли не с икон сложились особые типы «сельских изображений» и десяток ходульных приемов. Не случайно выставку открывает масштабное полотно середины XIX века «Косцы» Григория Мясоедова (на первом плане – рожь, на втором – стройный ряд просветленных крестьян), а закрывает «На мирных полях» Андрея Мыльникова 1950 года (и снова рожь и ряды косцов). Красной нитью проходят образы матерей-крестьянок, счастливых тружеников и таких же типичных бедняков, их сельских пирушек (вплоть до сталинских колхозных праздников), тягот и радостей сельского труда. После выставки складывается ощущение, будто какому-то живописцу (скорее всего Венецианову) однажды рассказали волшебную сказку о деревне, а он передал ее по наследству всей живописной школе.

«Заветам Венецианова» не изменяют даже революционные авангардисты. Наоборот, именно они – Малевич, Гончарова, Григорьев, Филонов – окончательно возвели крестьянина в ранг иконы (стоит посмотреть «Голову крестьянина» Малевича 1929 года) и возвратили крестьянский быт к первобытной архаике и разудалому загулу. Кажется, из этого вечного круга сказок и преданий нет выхода. Впрочем, на выставке такое окошко имеется. Один из учеников Венецианова, крепостной художник Никифор Крылов в 1827 году написал «Зимний пейзаж», увиденный из окна дома, специально построенного для него помещиком-хозяином. Мало того, что это редчайший зимний пейзаж в русском искусстве XIX века, он невероятно искренний и простой. Без баб в кокошниках и умильных мужиков в лаптях. Удивительно, что он очень похож на голландские пейзажи с конькобежцами и охотниками на снегу. Если бы русская деревня пошла по тому же пути к голландской опрятности и порядку, мы, наверное, лишились бы сотен сказочных полотен, но, возможно, не закупали бы хлеб в Америке, а масло в Новой Зеландии.