Ад для ребенка: как расследуются дела о сексуальном насилии над детьми

О проблеме повторной травматизации потерпевших от сексуального насилия, но уже в ходе следствия и суда пишут в российских СМИ и социальных сетях часто. Особенно, когда речь идет о детях, психика которых особенно подвержена изменениям. Однако, по мнению экспертов, дело с мертвой точки почти не двигается.   

Адвокат Алексей Федяров называет эту категорию уголовных дел крайне болезненной, очень хорошо зная эту проблему изнутри, поскольку раньше работал в следственных органах и прекрасно представляет, что ждет потерпевших в ходе процессуального расследования и судебного процесса. Болезненная категория дел. В своем блоге он пишет по этому поводу:

«Вчера прочёл пост одного очень хорошего человека о том, что хочет человек помочь подростку, в отношении которого было сексуальное насилие и ищет для этого адвоката про боно.

Задумался очередной раз.

Дела сложнейшие. Я всегда и безусловно настаиваю, что работать по ним должен человек со следственным опытом, причём именно СКР или прокуратура (до 2007 года), либо адвокат типа Марии Эйсмонт или Леонида Абгаджавы - да, из правозащиты, но с потрясающим умением учиться профессиональным тонкостям моментально и уметь коммуницировать с любым человеком в органах - жёстко, не прогибаясь, но пользуясь непререкаемой репутацией. Наблюдал процесс становления Маши и Лёни как адвокатов в динамике, был взволнован.

А тонкости есть. Писал об этом неоднократно. Очень буду рад ошибиться, но в большинстве случаев хороший человек начинает работать с адвокатом, которого тоже подобрал по принципу «хороший человек».

И для ребенка начинается ад. Первое, что делают неверно - пишут заявление в полицию. Там с ребенком начинается первый круг: дежурная часть, опер, начальник ОУР, получение объяснения.

Отмечу важное - это абсолютно ненужный круг ада.

С одной стороны, полицейские обязаны взять заявление и получить объяснение, с другой - они не имеют права расследовать эти преступления (статьи 131–135 УК). Только СКР.

Тут начинается вторая ступень. Поиск дежурного следователя СКР. Если приедет, нужно будет дать объяснения ему. Он отвезет начальнику. Кстати, если следователь не приедет (легко), то ребёнок с провожатыми уйдёт домой и будет ждать вызова. Может и не дождаться.

Если дело прошлого периода, вот не прям сегодня, никто никуда торопиться не будет. Ребёнок уедет домой и будет ждать вызова. И тоже может не дождаться.

Потом материал распределят. Если увидят перспективу, начнут работать. Не торопясь, надо же разбираться. Вызовут ребёнка. Ещё одно объяснение. Подробное. Долгое. Выезд на место. Осмотр места происшествия. Или мест, если история длительная. Если это школа или спортивная секция - зал, раздевалки, туалеты. Занятия на это время прекращать никто не будет.

Теперь представим, что вокруг сверстники, никто не молчит. А дело ещё не возбуждено, нужно получить объяснения всех, на кого указал ребёнок, педагогов, охранников, уборщиков, родителей тех, кто может быть в будущем попадет под подозрение.

И это ещё дело не возбуждено. После возбуждения - допрос под видео, экспертизы (медицинская и психолого-психиатрическая как минимум), очные ставки (как правило), уточняющие допросы.

И это ещё дело не в суде.

В какой момент сломается маленький человек?

Поэтому по таким делам привлекаю только сверхпроверенных и сверхнадежных адвокатов. Про боно - нет, я всегда оплачиваю их работу, чаще всего сам, не слушая их пререканий, они же тоже люди и хотят делать доброе.

Тут важнее другое - выстрелить точно, привлечь виновных и уберечь ребёнка от колоссальных травм, которые несёт с собой наш уголовный процесс, инквизиторский не только к обвиняемому, но и к потерпевшему, особенно по преступлению сексуальной мотивации, а особенно-особенно к ребёнку…»

Читатели этого поста полностью согласны с автором. Так правозащитника Елена Альшанская пишет:

«Я только замечу, что мы по таким делам работаем много лет. И хорошо понимаем и порядок работы, и подводные камни. Наших психологов СК привлекает на опросы детей. Но вот адвокатов, увы, в фонде нет. Все в этом случае будет в порядке. А в целом мы несколько лет говорим о том, что необходимо изменить законодательство, но в первую очередь практику, потому что зачастую следственные действия и суд наносят ребенку ущерба и вреда не меньше, чем изначальное преступление. С бесконечной ретравматизацией. Уверена, настанет время и для этих перемен…»

Тяжесть проблемы подтверждает и журналист Нина Назарова:

«Мы с коллегой в 2019 году написали текст о такой истории из Казани — 12-летнюю девочку допрашивали в сумме 23 раза о пережитом насилии, были очные ставки с обвиняемыми, выезд на место происшествия. В итоге мужчин посадили, но у ребёнка в процессе были полностью разрушены жизнь и психика. Ее адвокаты дошли до ЕСПЧ, и ЕСПЧ в этом году присудил ей 33 евро компенсации. Только она их не получит…»