Не всем это нравится… Сплотит ли румынизация Молдавию?

Как известно, президент Молдавии Майя Санду подписала законопроект о переименовании государственного языка республики из молдавского в румынский. Тем самым, глава государства полагает, что эта инициатива способна преодолеть внутренние расколы и сплотить общество. Однако вся предшествующая история, и само прохождения этого языкового законопроекта, и становление постсоветской Молдовы — заставляет усомниться в таком оптимистическом прогнозе.

Политолог Сергей Маркедонов объясняет, почему:

«Решению президента предшествовало голосование в молдавском парламенте. И хотя большинство депутатов высказалось за «ребрэндинг» госязыка, нельзя не заметить, что по факту, получилось «split decision» (англ: раздельное решение). Принятие закона поддержали 58 народных избранников из 101. Инициатором проекта выступила правящая партия «Действие и солидарность», тогда как левые силы (коммунисты и социалисты) переименование государственного языка не поддержали.

Инициатива команды Майи Санду не могла не произвести громких споров и неоднозначных реакций. Ситуация такова, что Молдавия сегодня находится рядом с эпицентром конфронтации между Россией и Западом. Однако данный вопрос, конечно, значительно сложнее и объемнее, чем геополитическая борьба. Один из наиболее глубоких знатоков молдавской политики в России Дмитрий Фурман (к сожалению, безвременно ушедший от нас) в свое время точно подметил, что «из всех титульных народов бывших советских, а затем постсоветских республик, молдаване обладают самым неопределенным и противоречивым самосознанием». После распада СССР маятник между «румынизмом» и «молдавенизмом» все время качался то в одну, то в другую сторону. Какую историю изучать в школах? Историю Молдовы, Румынии или румынского народа? Какой язык считать государственным? За тридцать с небольшим лет независимости на эти вопросы давались разные ответы. В 2013 году Конституционный суд Молдавии уже принимал решение о том, что румынский является государственным.

Носи все эти сюжеты исключительно академический характер, наверное, мы имели бы дело с интересным идентитарным кейсом. Однако налицо немало проблем прикладного характера. Не будем забывать, что в далеком уже 1989 году приднестровский конфликт как раз и начинался с попыток славянского и части молдавского населения Левобережья Днестра защититься от «румынизации». Таковой тогда считался перевод молдавского языка на латинскую графику и одностороннее повышение его статуса по сравнению с русским. Во многом именно культурно-языковые инициативы обострили ситуацию в Гагаузии, слава Богу обошлось без вооруженного конфликта.

Непраздным становится вопрос и о политическом будущем молдавского государственного проекта. Ведь если в стране живут румыны, то перспектива новой «унири» — это опять же не исключительно академические штудии. Но ведь не только в Комрате и в Тирасполе, но и в Кишиневе не все, мягко говоря, в восторге от таких перспектив. И даже если их нет в проектах Майи Санду, сам «ребрэндинг» госязыка такие вопросы актуализирует. Риторический вопрос, способствует ли такая инициатива общественно-политическому единству. Особенно тогда, когда приднестровский конфликт далек от своего решения, а Россия и Запад рассматривают Молдову как регион острого соперничества.»