Юлия Сунцова
Здравоохранение в России остается в лидерах среди всех отраслей экономики по числу социально-трудовых конфликтов. Таковы мрачные плоды бездумной «оптимизации». Растущий прессинг рядовых медиков произрос не с пустого места. Вдвое-втрое сокращенными штатами нужно обслуживать те же участки с никуда не девшейся численностью пациентов, соответственно нагрузка на оставшихся медиков возрастает многократно. Но в этих реалиях критически важной задачей для руководства остаются «показатели эффективности». От числа прошедших через амбулатории и стационары больных зависит распределение бюджетов на следующий год. Принял меньше пациентов, значит, эффективность твоей больницы падает и денег в следующем году из бюджета получишь меньше.
Администрации медучреждений пользуются тем широким спектром для манипуляций, которое подарило им введение в систему оплаты труда стимулирующих выплат. Их критерии по-прежнему остаются размытыми – количественные показатели (число обслуженных пациентов) в госмедучреждениях вообще не зависят от усилий работника, а о качестве проделанной работы в медицине можно спорить до хрипоты. Тем не менее, стимулирующие выплаты, в зависимости от категории медработников, составляют значительную часть сегодняшней зарплаты – это 20-40%. При помощи этого гибкого инструмента в основном и избавляются от врачей и медсестер, которые не готовы работать на износ.
Растет число случаев, когда социально-трудовые конфликты в медучреждениях переходят в экстремальную фазу.
В Сургуте в начале декабря передано в суд уголовное дело и доведении до самоубийства двух медсестер отделения анестезиологии-реанимации. Зашедшая в суд 110 статья УК РФ – огромная редкость на практике. Предельно сложно доказать, что действия/слова определенного лица стали исключительной причиной того, что другое лицо (которое уже ничего на суде не скажет) решило свести счеты с жизнью.
Но в деле с Сургутской клинической травматологической больницей это удалось. Старшей медсестре отделения анестезиологии-реанимации Ольге Матвейчук грозит от двух до шести лет колонии за смерть подчиненных.
Трагическим событиям предшествовал длящийся трудовой конфликт. Началось всё с того, что группа работниц, в том числе Аяжан Ташмагабетова, подали в правоохранительные органы заявление об использовании в медучреждении расходных материалов с истекшим сроком годности. Медизделия не отвечали требованиям санитарно-эпидемиологического режима при проведении медицинских вмешательств в здоровье пациентов, в том числе малолетних и новорожденных детей, что стало причиной инфекционных заболеваний пациентов, в том числе с летальным исходом. Реакцией руководства больницы стала месть «смутьянам».
- Мы работали с Аяжан в одной операционной бригаде. Она месяцами ходила в подавленном настроении, домой уходила в слезах. На планерки шла, скрепя сердце. Начальница постоянно унижала и оскорбляла ее в присутствии коллег, в том числе матерными словами... У Матвейчук была группа поддержки, и они устраивали травлю «неугодных», прессовали тех, кто Матвейчук не нравился, - рассказывает «НИ» коллега погибшей Олеся Губанова.
По ее словам, Аяжан написала заявление в трудовую инспекцию, но это лишь привело к усилению давления на нее, потому что инспекторы раскрыли фамилию заявительницы.
Губанова рассказывает, что и сама не раз испытала на себе коллективную травлю на работе – это продолжалось в течение многих лет. Прессовали, линчевали, усаживали на очные ставки напротив двух десятков коллег, угрожали: «Твои щенки [дети] будут побираться и от голода помрут».
В реанимации работают с наркотическими и сильнодействующими препаратами. Старшая медсестра часто на этом играла – угрожала посадками за исчезновение препаратов: «А вдруг не досчитаемся?». Главная медсестра травлю старшей медсестры в отношении подчиненных младших медсестер поддерживала, просто говорила: «Правильно, успокой своё стадо!», рассказывает медсестра.
Муж погибшей рассказал, что Матвейчук не давала супруге выбирать удобный график, препятствовала получению ковидных надбавок, необоснованно лишала «стимулирующих», кроме того, запрещала остальным сотрудникам общаться с Аяжан и подменять ее в операционном блоке, даже во время 10-часовых операций.
Ташмагабетова пыталась перейти на работу в другое медучреждение, но, по словам сотрудников больницы, старшая медсестра обзванивала потенциальных работодателей и внушала им, что кандидат - «ненадежна». Вскоре женщина совершила самоубийство...
- После гибели Аяжан на ее напарницу Ираиду Петрову невозможно было смотреть. Она замкнулась в себе, сделалась земляного цвета, весь день на операциях стояла молча и также молча уходила домой. От нее можно было услышать только одно: она считала себя очень виноватой перед Аяжан, раз не поддержала ее, не пошла с ней к заведующему, чтоб разрешить проблемы с Матвейчук. Коллеги, как раз из группы поддержки старшей медсестры только давили на больное место: «Признайся, ты же виновата в том, что она умерла. Ты виновата!» Через полтора месяца после гибели Аяжан Ираида, в свой день рождения, приносит на работу пироги, торты. Все празднуют, все ее поздравляют. На следующий день она выходит в отпуск и сводит счеты с жизнью тем же способом, что и Аяжан, - рассказывает Олеся Губанова.
Женщины отработали в медицине больше 20 лет. У обеих остались маленькие дети.
Коллега погибших отмечает, что уголовное дело о доведении до самоубийства заводить не хотели. Чтобы пробить стену, потребовалось 335 заявлений в разные органы и личные приемы в администрации президента и у главы Следственного комитета Бастрыкина.
Слушание дела о доведении двух медсестер Сургутской клинической травматологической больницы до самоубийства начнется в ближайшие дни.
В Удмуртии в мае этого года в государственном медучреждении по указу администрации младших медсестер и санитарок разжаловали в уборщицы. Закончилось тем, что одна из санитарок покончила с собой (члены семьи просят «НИ» не упоминать ее имя и точное место работы). Принудительное сокращение штата младшего персонала проходят во многих регионах, делается это ради экономии на сотрудниках. Оклады уборщиц в разы меньше окладов медсестер. Кроме того, после потери статуса медработника люди лишаются целого ряда существенных соцгарантий: повышенного коэффициента по пенсионному стажу, удлиненного отпуска, стимулирующих, ковидных надбавок, льгот за вредные условия труда, доплат за смены и выполнение «дорожных карт», они также не попадают больше под гарантии «майских указов», а еще их вместо устройства в штат иможно нанимать на аутсорсинг. Однако должностные обязанности таких разжалованных фактически не меняются – «универсальные уборщицы» также, как и прежде, выхаживают пациентов, работают с биологическими жидкостями, обеспечивают эпидемиологическое благополучие.
- После сокращения штата санитарке была предложена вакантная должность уборщицы. При этом необходимость в выполнении трудовых функций именно санитарки у медучреждения не отпала, и переквалифицированная на бумаге сотрудница фактически выполняла обязанности медперсонала. Она была человеком с активной жизненной позицией, стала задавать неудобные вопросы своим начальницам. Старшая и главная медсестры стали травить, унижать, оскорблять. После того, как женщина обратилась за помощью к независимому профсоюзу, ее вызвала к себе старшая медсестра и пригрозила уголовным делом о клевете, - рассказывает «НИ» бывший коллега погибшей.
В этот вечер женщина пришла домой и совершила суицид. Супруг рассказывал о том, как [перемещал тело из вертикального положения в горизонтальное], но в заключении патологоанатома написано, что смерть наступила в результате передозировки лекарственными препаратами. Несчастный случай. Заявления в полицию о доведении до самоубийства родственники не подавали. Про суицид попросил «забыть» сын, чтоб не рушить свою карьеру в правоохранительных органах. Освещения в СМИ событие не получило.
В ночь на 17 марта в Санкт-Петербурге покончил с собой 36-летний фельдшер скорой помощи при поликлинике №52 Выборгского района. К этому моменту уже несколько месяцев продолжалась болезненная реорганизация поликлиники. Подавляющее большинство работников «скорой» отстаивали свою завотделением Тамару К., место которой активно стремилась занять ее же заместительница (главврач активно поддерживал последнюю). У самой К. из-за длящегося конфликта случился инфаркт, ее положили на операцию, четверть сотрудников вышла на больничный вслед за заведующей. Работа подстанции в коронавирус была парализована. Оставшиеся на линиях фельдшеры и водители несли колоссальную нагрузку.
В январские и февральские морозы в машине плохо работала печка, мерзли все — и пациенты, и бригада. Андрей Н. уже какое-то время на свои деньги покупал и монтировал в этот автомобиль часть медоборудования, которое и чинил при необходимости. В один из дней он попробовал починить и печку, раз она не грела, из-за чего повздорил с водителем. Начальство решило воспользоваться предлогом, чтобы избавиться от фельдшера с принципами. Вскоре появился рапорт от группы сотрудников, в том числе от заведующей ОСМП – они поставили свои подписи под надиктованным текстом - ни к машине, ни к водителям претензий нет. А Андрею вменили вмешательство в техническое оснащение автомобиля.
Его перевели на «Ларгус» — по сути понизили до терапевта на вызове, только «Форды» и «Газели снабжены оборудованием, которое позволяет спасать.
Андрей выдрал из автомобиля, на котором работал до этого, всё, что устанавливал за свой счет. Когда в автомобиле осталось только казенное, разгорелся еще один скандал.
- Он был перфекционист. И болел душой за подстанцию. Не пил, не опаздывал, ему было важно, чтоб и другие работали также хорошо, как он, и чтоб оборудование было исправное. Ремонтировал всё сам, если что-то не устраивало. И он был суперпрофессионал. Именно он учил нас делать сложный внутрикостный доступ при оказании экстренной помощи. И в остальном помогал и обучал фельдшеров. Когда началась эпидемия, и защитных средств в больнице не оказалось, он один организовал поиск СИЗов, закупил их на свои деньги, долго договаривался, чтобы размеры подходили, сам ездил забирать и всем бесплатно раздал. Он и первый же вступился за заведующую, которую любил и уважал весь коллектив и которую подсиживали «оптимизаторы». По этой причине его травили больше остальных, - рассказывает коллега Григорий Бобинов.
В одно из воскресных дежурств его со скандалом снимали с машины, которая ехала на инсульт. Начмед и главврач лично звонили и приезжали, чтоб додавить.
1 марта Андрея вынудили написать заявление на увольнение. Две недели он отрабатывал, затем два первых дня провел дома. Накануне смерти, уже будучи в расторгнутых отношениях с больницей, приехал на подстанцию на велосипеде и спросил, что и где надо подправить и починить... Потом в чате отделения задал вопрос, кто и как из коллег к нему относятся...
- Ребята звали: «Возвращайся». А около 18:00 часов он из чата удалился. В 21:30 позвонила его мама: «Не спасли», - рассказывает заведующая Тамара Киреева.
Ночью 17 марта Андрей совершил суицид, а днем 17 марта на собрание с руководством пришел весь состав работников, даже те, кто никогда никаких обсуждений раньше не требовал, самые лояльные не остались в стороне, рассказывает коллега погибшего Александр Редкокаша.
На общем собрании Александр Редкокаша задал прямой вопрос о виновных в смерти коллеги. Заместитель заведующей отреагировала эмоционально - отнесла на него заявление в полицию и обвинила врача в нанесении побоев…
Тюменской больнице на прошлой неделе, 9 декабря, не удалось оспорить решение трудовой инспекции, которая пришла к выводу, что смерть штатного фельдшера, пешком отправившегося к пациенту, является несчастным случаем на производстве.
Верховный Суд признал, что работодатель — ГБУЗ Тюменской области «Областная больница № 15» нарушил трудовое законодательство.
Два года назад, 18 декабря 2020 года, фельдшера Каира Кожахметова на трассе сбила машина, когда его под угрозами увольнения заставили возвращаться к пациенту за забытым пульсоксиметром. Медик прошел в тот вечер прошел 27 километров, но так и не добрался до адреса.
«Он признался старшей медсестре, что забыл у пациента аппарат для измерения пульса. Его отчитали и приказали немедленно возвращаться и забирать, иначе вычтут стоимость аппарата из зарплаты. Было сказано: «Как хочешь, так и иди!» Мы говорили ему, чтобы он не расстраивался, купим новый в аптечном пункте, но он всё равно пошел. Над ним часто издевались, пользуясь тем, что он просто хороший и ответственный человек», – рассказывали коллеги фельдшера.
Трудовая инспекция настаивала на том, что гибель Кожахметова – несчастный случай, связанный с производством, и выдало больнице предписание с требованием составить акт формы Н-1 на погибшего работника. Однако руководство медучреждения с этим не согласилось и подало иск в суд. Суд же подтвердил правильность выводов инспекторов, которые заключили, что к смерти фельдшера имеет отношение нарушение работодателем трудового законодательства. Решение о предписании трудовой инспекции оставили в силе - Кожахметов шел по трассе в интересах работодателя.
После трагедии еще несколько коллег фельдшера рассказали об издевательском отношении к персоналу со стороны руководства. Некоторые из сотрудников больницы также обращались в трудовую инспекцию. Бывшая участковая медсестра больницы Ольга Тунгулина, придавшая огласке гибель коллеги, заявила о давлении и преследовании. По ее словам, ее пытались привлечь за клевету, а также запретили общаться с журналистами.
После «реформ оптимизации» здравоохранение в России стабильно лидирует по числу социально-трудовых конфликтов. В отраслевом разрезе по итогам первого квартала 2022 года каждый четвертый выявленный трудовой конфликт в стране (25%) выпадает на государственные медицинские учреждения. Медики объявили в этом году самое большое количество забастовок (уступив первенство лишь коллективам на предприятиях муниципального пассажирского транспорта). Конфликтный потенциал продолжает накапливаться уже в течение десятилетия. За последний год число трудовых конфликтов в здравоохранении выросло на 10%, сообщает Центр мониторинга и анализа социально-трудовых конфликтов Санкт-Петербургского гуманитарного университета профсоюзов.
Секретарь межрегионального профсоюза медработников «Действие» Андрей Коновал:
- Особенно жестокую травлю медработников мы фиксируем последние два-три года. На врачей нападают, избивают, ругаются с ними трехэтажным матом, отбирают телефоны. Подбрасывают медикаменты и расходные материалы с истекшим сроком годности или неучтенные наркотические препараты...
Среди медиков много тех людей, кто пришел в профессию по призванию. Они обучаются по 7 лет, действительно получают радость от того, что спасают жизни, у многих представление, что эта профессия с ними навсегда.
И вдруг оказывается, что работа связана с ежедневным сильнейшим психологическим стрессом. В некоторых городах всего два-три учреждения, куда можно устроиться на работу. К сожалению, жива концепция «волчьего билета», когда уволившегося сотрудника действительно могут не принять на новое место, из-за того, что «позвонили».
Увольнение воспринимается как крушение жизни. Кто-то в силу психических особенностей может это выдержать, кто-то нет, но сегодня многие медики оказываются под ударом.
У нас по-прежнему главная формула взаимодействия в трудовых коллективах «я начальник – ты дурак», никак не изживем. Кто-то смеет выступить против начальства – изведем, заморим, выкрутим по одиночке, назначим белой вороной.
Мы считаем, тема буллинга нуждается в юридическом осмыслении и рефлексии. В Трудовом кодексе необходимо закрепить такой способ воздействия на работников как недопустимый, а Кодексом об административных правонарушениях закрепить признаки и ответственность за травлю. Проблема еще и в том, что дискриминация работника в настоящее время труднодоказуема, если только тебя не преследуют на работе за национальность, возраст, пол. Но это уже более или менее выучили. А вот дискриминация за то, что ты отстаиваешь трудовые права, не готов перерабатывать, не готов мириться с нищенской зарплатой – невидима в юридическом поле, но само явление же существует! Проблема буллинга актуальна для всех профессий, но в медицине проще этим воспользоваться – можно, например, бесконечно придираться к заполнению медицинской документации.