Вся нынешняя провластная идеология слеплена из подвального псевдоинтеллектуального национал-патриотического андеграунда 1990-х. Который потреблялся исключительно клиническими лузерами. Вроде главного героя моего давнего рассказа. То есть, в основе нынешнего реванша — психология и устремления именно подобной публики. Публикую его полностью:
«Денщик Мишка (он сам так себя называл) вот весь как он есть — вышел из среды. Из плебейского концентрата. Из самого сока. Из клюквенной крови. Из гагаринского морса. Из маресьевской ноги. Из алкогольного «Ред Булла». Из Балтики № 9. Из рюмки водки на столе. Из фляги в кармане. Без фляги в кармане такой — ни на мероприятие, ни на работу. Ноги не идут. Лыко не вяжет. (Не после, а именно до). Психофизиология. Гностическая подстава. Происки демиурга.
Так вот, был Мишка из среды технарей, но иерархическая устремленность тянула его ввысь по социальной лестнице. И обучившись грамоте, начитавшись умных книг, связался он, да не подумавши, силы не рассчитав, как-то враз, и с совписовской, и с нацпат тусовкой.
И понеслось. То он словечки умные куда не попадя вставлял, то Барыне присягал и руку вскидывал. Получалось кривовато. Рука его как-то неловко дрожала, словно бы невротически извинялась за «неарийскую» внешность владельца, обращаясь в некую дугу, улиточно-овалистую нить.
У Денщика никак не выходило быть эстетичным. По ночам он листал мужские журналы с фотографиями гламурных мачо и рыдал. Пил он с утра, к вечеру багровел, наливался силой, а потом, как бы обмякал, оседал в экзистенциальной растерянности, ведь на пути его колоритных иллюзий всегда попадалось то зеркало, то гламурный блондин.
Присягал Денщик не только Барыне, но и совпису Прилепину, и Рогозину — Пингвину в пиджаке. Каждому пытался он угодить. Перед каждым юлил, что устрица на сковороде.
После долгих запоев представал он пред Барыней, унылый, нервический потрепанный, в рубахе и каких-то самодельных лаптях на босу ногу (традиции).
Среда, к слову, высосала из него все, изрядно потакая его излияниям. «Что тебе, Мишань?» — спросила Барыня: «Снова Россия гибнет, или кризис экзистенциальный? Или как всегда — денег нет?»
«Нет», — ответил Михаил. — «Вначале пропил (гонорар), потом потерял. Мамка вот из вытрезвителя забрала.
«И зубов нет», — добавляет: «Зубы выбили».
— «Никак рептилоиды?»
«Они» — соглашается Денщик и уже с каким-то неведомым задором. Он словно бы оживает. И начинает отхлебывать (буквально лакать, как хищный хорек) безумным обвалившимся ртом алкогольный «Ред Девил».
«Что ж ты дерьмо-то такое пьешь Миша?» — спрашивает Барыня. «Иди вон, вина себе купи, красного. Или чаю хоть выпей.»
«А не могу!» — вдруг вновь Денщик начинает истерить и багроветь, а затем снова как бы обмякая договаривает, уже робко, но насмерть заученно — «Рептилоиды спаиают». И тело его грузно проваливается куда-то за диван, во тьму, в сумеречное небытие.»
Описанное мною в этом рассказе — это выжимка из пронафталиненного маргинального среза 1990-х. И уже тогда хорошо прослеживалось, что россияне предпочитают не жить в актуальности и даже не жить в реальности. Ведь жить в идее, в постоянных поисках врагов — это тоже не жить в реальности.
Да и сейчас то здесь, то там мелькает декадентский надрыв, салонный фатализм и сравнения своих переживаний с переживаниями персонажей начала века, например, с Ахматовой. Ну какая Ахматова? Научитесь жить своей жизнью, переживать свои эмоции. Научитесь жить в XXI веке, иначе он никогда не наступит. Да он и не наступил, собственно, поэтому.
В России умеют «жить» только прошлым. Чужими жизнями, литературными персонажами, воображаемыми врагами. Старыми книгами. Буквально — о чем не читали, того не живут. Эффективность репрессий во многом обусловлена детерминированными реакциями на них, той самой лелеемой некоторыми группами генетической памятью, заменяющей объективный ум, логику, застилающей актуальную картину мира.
Например, в связи с радикальными высказываниями политиков о визовых ограничениях, людям предлагают остаться в России “насильно” и противодействовать власти ценой собственной жизни. Мне кажется, мы имеем здесь дело с глобальной политической аферой и смысловой подменой. Когда, используя мифологию, сложившуюся вокруг идеи героизма, одни политические силы хотят прийти к власти за счет других. Я еще могла бы понять это как политический метод, пусть и крайне циничный, если бы хоть у одной из этих группировок был хоть малейший шанс реализовать свои планы. Но в ближайшее время такой возможности нет ни у кого из них.
Есть ситуации, когда героем быть проще всего. И есть психотипы, которым удобнее всего быть героем. Или выглядеть. Вообще героизм — вопрос интерпретаций. А по большому счету, большая мифологическая афера по управлению массовым бессознательным с использованием сакральных жертв в роли «героев». Именно «героев». Поэтому героем может быть только неуправляемый субъект. Может, да не хочет. В силу неэффективности самого концепта. Нужны ли герои? Нет, не нужны. Потому что они работают на усиление традиционалистских конструктов. А вот субъекты нужны. В принципе, в переводе на профанический, популярный, устаревший — субъект и есть неогерой.
Когда нам говорят о возможности въезда в Европу как о привилегии, я хочу заметить, что это нелепо не только в юридическом, но и в смысловом аспекте. То, что в этом стремительно теряющем рациональность мире вы называете привилегиями, не является таковыми. А является различными формами социального унижения. Да любые привилегии в своей основе — социальное унижение и есть, потому что их раздает тот, кто выше другого по социальной лестнице. Просто же.
В современной Европе, к сожалению, наметилась тенденция отхода от концепции прав человека (интересов субъекта) к гарантированным наборам «привилегий», выдаваемым в обмен на лояльность. Которая часто касается того, что именуют общественной моралью. А та, в свою очередь, как мы видим сейчас, например, распределения коллективной ответственности на определенные группы. На самом деле создание искусственных групп — и есть основа социализма. Так работали большевики, создав пролетариат. Зачем нужны группы? Чтобы натравливая их друг на друга, сохранять контроль над обществом и удерживать власть.