В картине мира коллективного Кремля есть важная константа, без корректного осмысления которой невозможно реконструировать его логику. Вкратце она такова: любой уличный движ, выглядящий на экранах как массовый народный протест или тем паче революция, в действительности является управляемой провокацией чьих-либо спецслужб или технологов против чьего-нибудь суверенитета. Собственно, это аксиома кремлёвского «Священного союза» 2.0.
Понятно, что она вызывает возмущение языков — мол, а как же собственно народное волеизъявление — а его никогда нет, как и нет никакого народа, кроме управляемых провокаторами и подзуживаемых враждебными медиа тёмных масс. И что против того народа, который против, всегда есть тот народ, который против того, что против, но его, в свою очередь, всегда десубъективируют уже певцы улицы, примерно по такой же логике — что это не народ, а какие-нибудь «свезённые автобусами бюджетники», или, хуже того, «прокси», как на том же Донбассе.
Это почти прямым текстом транслируется как объяснение практически всех действий — в том числе и по поводу Украины: мол, не было бы ни Крыма, ни Донбасса, если бы не свержение Януковича киевским майданом: взятая на вооружение старая фраза Павловского «революции надо дать в морду». То же, из новейшего, и про миссию ОДКБ в Казахстане, да и про Сирию, и вообще много про что.
Ключевая незавершённость этой парадигмы — что тогда надо бы продолжить логику и сказать: субъектность народа проявляется не на улице, а на выборах, и стоять на защите именно процедурной демократии; но здесь тоже парадигмальная дыра: см. моё любимое различение «закона» и «законности». Типа — с чего вы взяли, что выборы были нечестные, если всё прошло «законно»? И в итоге получается тупик: выборы не механизм смены власти, улица тем более не механизм смены власти, значит, вообще нет и не предполагается никаких механизмов смены власти, их попросту не должно быть.
Парадокс в том, что можно сколько угодно рассказывать про чистоту процедур и подсчёта, но реально процедура способна доказать свою легитимность только посредством пруфа корректно прошедшей смены власти или правящей партии посредством неё. А когда она из раза в раз фиксирует победу тех, кто типа «и должен был победить» — это всё равно уменьшает доверие к ней, безотносительно реальной либо изображаемой чистоты её самой.
И это выводит к долгому разговору о ценности сменяемости власти — то, в чём также состоит противоречие, но уже институционального характера. Глазами Кремля сменяемость власти не является ценностью ни в каком смысле — наоборот, это сбой, которого лучше бы избегать. Глазами его оппонентов это, наоборот, одно из ключевых завоеваний демократии, за которое надо бы бороться. А у меня, скажем, нет сформированной позиции по этому вопросу — я пока не понял для себя, как должна работать система, основанная на том, чтобы можно было поменять вроде бы всё, но так, чтобы всё осталось как есть. Необразован, уж простите.
Больше двух десятков лет назад я возглавлял департамент интернет-разработок в одной большой коммерческой структуре. И одна из вещей, которая была внедрена при мне в первую очередь — это система, хранящая в удобном бэкапе все версии разрабатываемого софта на каждом этапе разработки, с подробной документацией к каждому из релизов. Сделано это было потому, что мы не собирались работать там всю жизнь, и сделали всё для того, чтобы максимально облегчить жизнь нашим будущим сменщикам — когда всё документировано, вопрос передачи-приёмки дел занимает от силы пару дней, а на то, чтобы уже самостоятельно разобраться в том, как что работает, новой команде нужна от силы ещё неделя.
И, надо сказать, к тому моменту я уже насмотрелся в других структурах на сисадминов и программистов, которые сознательно или неосознанно превращали себя в несменяемых — просто потому, что кроме них никто не понимал, как что устроено и как что работает. Удобно, если не хочешь, чтобы тебя в любой момент уволили, но крайне напряжно — даже в отпуск толком уйти не можешь, через пару-тройку дней начинаются звонки и срочные вызовы.
Позже, попав сначала в ФЭП, а потом и в госаппарат, я удивился тому, насколько хуже с этим делом обстоит в политконсалтинге и в госуправлении — по сравнению с коммерческим сектором. Чисто технически управленческие процессы и там и там оказывались завязаны на ключевых людей, случись что с любым из них — наступала длительная управленческая катастрофа, часто вообще не вполне поправимая. Казалось бы, уж госуправление-то — это гигантский непрерывный поток документов; но внутри он устроен не так, чтобы вновь пришедшему легко было в нём разобраться, а ровно наоборот — год-два понадобится только для того, чтобы просто понять, что там и как.
Помню, какой плач стоял в Госдуме по поводу того, что в VII созыв по случайности не попал многолетний председатель комитета по госстроительству Плигин. Этот комитет — особый, он тянет на себе до четверти всего потока законопроектов, идущего через Думу; в нём одновременно всегда находятся несколько сотен будущих законов в разной стадии готовности; и нужен человек, сочетающий компетенции юриста экстра-класса и выдающегося кабинетного политика для того, чтобы всё это как-то разруливать. Его заменил Крашенинников — человек, безусловно, тоже опытный и грамотный, но более узкий специалист и по многим позициям профессионально слабее Плигина — это очень заметно по тому, что сейчас фактическим хэдлайнером по теме, причём в обеих палатах парламента, стал сенатор Клишас (чуть было не добавил «пресловутый»). Ну и да, конечно, останься Плигин на комитете, такого фейспалма с поправками в Конституцию наверняка бы не было — если не по сути, то хотя бы по форме.
Разбираясь в бытность советником Володина в вопросах организации законотворческой работы, я поразился тому, насколько деградировал изначально не особо-то развитый жанр пояснительной записки к законопроекту. Если говорить о депутатских инициативах — такое ощущение, что главное, для чего она вообще нужна — написать заветную фразу «вносить изменения в государственный бюджет не требуется». Ну, просто потому, что если вдруг требуется — от правительства с гарантией придёт отрицательный отзыв, и инициатива отправится в шрёдер. Никакими другими развёрнутыми описаниями наши думские законотворцы себя не утруждают. Исполнительная власть этим заморачивается ещё менее — жирно будет; если вдруг надо — какой-нибудь начдеп из соответствующего министерства придёт и на словах депутатам объяснит. Причём в основном фразами типа «согласовано с тем-то и тем-то». И это, кстати, к тому, что хотя состав Госдумы и обновился в прошлом году примерно наполовину, большинство депутатов-«первоходов» тыкаются, как слепые котята, в экраны системы СОЗД, а реально процессом рулят «ветераны» под чутким руководством спикера — которого, может, тоже многие его «заклятые друзья» из АП хотели бы поменять, но он сейчас как тот сисадмин.
Короче, в чисто управленческом смысле «сменяемость» — это набор процедур, делающих тот или иной процесс отчуждаемым от исполнителей. А теперь давайте представим систему, в которой всё держится не на формальных процедурах, а на неформальных договорённостях. Вот сейчас Путин и МИД настойчиво требуют от Байдена и Госдепа «письменных гарантий» — ссылаясь на предшествующий печальный опыт гарантий устных, которые были даны нашим тогдашним лидерам их тогдашними лидерами. А потом лидеры поменялись — и всё: «что, кто-то что-то обещал?» Но у нас-то внутри вообще примерно всё держится на том, кто кому что обещал в кабинете, на словах и не под камеру. Поэтому даже Якунина, поехавшего кукухой по всему Транссибу, из РЖД выпиливали с таким скрежетом и трудностями: а у нас на каждой второй серьёзной позиции сидит такой Якунин.
А вы говорите — транзит…