Хорошо известно, что Россия разительно отличается от большинства цивилизованных стран очень высокой степенью атомизации граждан. По данным социологов, уровень доверия в стране составляет около 20%, тогда как, например: в Швеции он 60%; в Новой Зеландии - 55%; в Германии - 45%. Ниже России только африканская Руанда с 17%.
Эта цифра не может не пугать, поскольку от этого параметра во многом зависит социально-экономическое благополучие страны.
Не помогает преодолеть эту напасть даже цифровизация и массовое пользование интернетом, которые вроде бы должны содействовать укреплению горизонтальных связей. Но нет, по
данным сравнительного исследования цифрового доверия (Digital Society Index 2019), проведённого Оxford Economics и Dentsu Aegis Network (опрос проходил в 24 странах мира), Россия заняла предпоследнее, 23-е место. А лидерами сетевого доверия стали Сингапур, США и Китай.
Оказалось, что только 37% россиян считают, что их базовые цифровые потребности (доступ к цифровому контенту и доверие к информации) удовлетворяются должным образом; 52% россиян считают, что цифровой мир не служит для улучшения общества; только 31% россиян считают, что цифровой мир предоставит им возможность карьерного роста.
Получается, что и интернет не «лечит» атомизацию россиян.
А вот что думают по этому поводу аналитики. Нидерландский социолог Герта Хофстеде http://hofstede-insights.com/ описывает различия между жителями разных стран по таким признакам: дистанция власти; маскулинность-феминность; индивидуализм-коллективизм; нетерпимость к неопределенности; временная ориентация; открытое проявление эмоций и чувств.
Вот что у нее получилось при сравнении России и Швеции по трем измерениям:
Дистанция власти.
По сравнению со Швецией, в России высокая дистанция власти. Это значит, что в России очень сильно неравенство, общество имеет иерархическое строение. Чем выше уровень иерархии, тем его обитатели дальше от общества и тем больше материальных ресурсов сконцентрировано в их руках. При этом, очень ценятся внешние проявления высокого положения в иерархии: дорогие часы, автомобили, личные самолёты.
Индивидуализм-коллективизм.
Здесь ситуация обратная. Россия оказывается более коллективисткой страной по сравнению со Швецией. В чем это проявляется? В индивидуалистических обществах люди должны заботиться только о себе и своей непосредственной семье. В коллективистских обществах люди принадлежат к "группам", которые заботятся о них в обмен на лояльность.
Таким образом, для русских важна не только семья, но и близкий круг друзей, которые служат сетью поддержки, источником получения информации. В деловом общении это проявляется в необходимости установления неформальных, доверительных взаимоотношений прежде чем партнеры перейдут к совместной работе.
В Швеции, напротив, высокие показатели индивидуализма. Это означает, что люди заботятся в первую очередь о себе и своей семье. Если человек совершает правонарушение это ведет к потере самоуважения, чувству вины за содеянное. Отношения между работником и работодателем регулируются контрактом основанным на взаимной выгоде. Повышение по службе основано на заслугах, а не личных привязанностях.
Если в России собираясь на вечеринку скажут «Мы с друзьями», в Швеции скажут «Я и мои друзья».
Маскулинность-феминность
Маскулинные общества направляются духом конкуренции, стремлением к достижениям и удаче. Преобладание феминности, напротив, делает акцент на взаимоотношениях между людьми, личном и бытовом комфорте, уважении друг к другу, стремлению искать компромиссы, сглаживать противоречия.
У России показатели маскулинности не очень высокие, но они высокие по сравнению со Швецией. Относительно невысокий уровень маскулинности для России связан с большой дистанцией власти. Для жителей России при общении с незнакомцами и на рабочем месте характерно недооценивать свои достижения. Доминирующее поведение ценится если оно исходит от начальника, но не приветствуется когда оно исходит от сверстников или представителей одной социальной группы.
Для феминных стран, как Швеция, характерно стремление к соблюдению баланса между работой и личной жизнью. Конфликты разрешаются путем долгих переговоров.
Получается, что российская «атомизация» строится на коллективизме и большой дистанции власти, в то время как шведский «коллективизм» на низкой маскулинности и низкой дистанции власти, делает вывод сетевой аналитик Павел Гришель.
Впрочем, кажется, что в последнее время какие-то подвижки в этой ситуации намечаются. Это всплеск в России волонтёрства и благотворительности (причём личного участия в ней, а не только перечисления денег), вызванный пандемией. Кто-то так компенсировал дефицит социального взаимодействия в период карантинов, но большинство действовало сознательно. По сути мы впервые увидели такого масштаба гражданский долг. Особенно у нового поколения, которое преодолевает социальную атомизацию и отчуждение постсоветского общества, считает журналист Павел Пряников, приводя статистические данные на этот счет.
Так, Всероссийская акция взаимопомощи «Мы Вместе» собрала около 4,2 млн. звонков на горячую линию, к региональным штабам помощи присоединилось более 180 тыс. волонтёров (они оказали помощь 4,6 млн. человек т.е. примерно по 25 человек на одного волонтёра – внушительная нагрузка). Почти 10 тыс. компаний и НКО участвовали в этом движении. Так или иначе в мероприятиях акции было задействовано до 20 млн. россиян, и она стала драйвером феномена гражданского участия в стране.
Обычные люди развозили медиков на своих машинах, разносили продукты и лекарства по квартирам пожилых людей, организовывали доставку санитарных средств в труднодоступные точки. Всё в основном крутилось вокруг эпидемии ковида, но известно также, что множество новых волонтёров пришли в детские дома, в зооприюты, в экологические организации. Хорошо бы этот процесс построения гражданского общества только рос и дальше...