Жест отчаянного патриотизма: чем Ирина Славина похожа на Юкио Мисиму

«Verrà la morte e avrà i tuoi occhi» (итал. «Придет смерть и у нее будут твои глаза»)

Чезаре Павезе

Алина Витухновская, писатель

Кажется, что красивая женщина не может подвергнуть себя страшной смерти. Это алогично относительно эстетики и витальности как таковой, но не этики, которой здесь нет, как и кантовского «звездного неба над головой». Если речь, конечно, не идет о звездах кремлевских. Всегда поражала непристойная пошлость этой фразы. Нравственность и мораль — лишь формы бегства от страха, от своей подлинной природы, репрессивные подавляющие механизмы для первобытно-дикого большинства.

Россия скатилась в средневековье. Вся она теперь — бесконечный танатос. Из лиц сограждан словно бы выхолащивается, стирается современность. Это уже другие лица. Лица святых. И лица людей, вглядевшихся в смерть.

Безусловно, должно быть возбуждено уголовное дело по доведению до самоубийства. Дело против Российской Федерации в лице конкретных исполнителей.

Но подлинные ценности россиян оказались несколько иными, чем ожидали даже самые циничные скептики. Похороны гопника Тесака привлекли куда больше народа, чем трагедия Славиной. В Нижнем Новгороде убрали все цветы, принесенные на место гибели Ирины. Похороны Тесака обошлись в районе 30 тысяч долларов. Он был похоронен на Кунцевском кладбище в Москве. Об этом с серьезным пафосом пишут отечественные СМИ. Также непонятно почему Тесака называют националистом, а не преступником, то есть, тем, кем он был по природе своей.

Мы наблюдаем не самоубийства прошлых веков, в которых был какой-то даже романтизм, это не самоубийство от любовных страданий, это не самоубийство подростков, страшное, но все-таки, типично предсказуемое. Это уже национальное отчаяние.

Жизнь в режиме военного времени, а именно такова жизнь в нынешней РФ-ии, становится ментально и физически невыносимой. Один из симптомов — согласие к «выпиливанию». Не смогла не употребить этот маргинальный термин по причине его животно-живописной точности. Констатация тотальной социальной незащищенности и конечно же, и опять — полное экзистенциальное фиаско. Если не отдельного человека, то самого проекта «Россия» и непосредственно всякого субъекта, заточенного хотя бы и лингвистически (русский язык) под этот проект.

Ирина Славина напоминает мне гениального японского писателя Юкио Мисиму, совершившего харакири. Ибо бросив вызов фактически всей послевоенной системе мироустройства, он оказался лицом к лицу с реальностью, в которой ему уже не было места.

Несмотря на взаимоисключающие мировоззрения Славиной и Мисимы, оба этих жеста — это жесты отчаянного патриотизма, ведь Ирина писала: «...это хоть сколько-нибудь приблизит наше государство к светлому будущему, или моя жертва будет бессмысленна?» То есть, до конца, даже умирая, она на что-то надеялась. Это и есть настоящая русская героиня, но как нет пророков в своем отечестве, так не нужны в нем и герои.

Но особенно прискорбно осознавать то, что в России подобная жертвенность по-прежнему воспринимается как неотъемлемая часть жизни тех, кто осмелился подать свой голос в бездне безмолвного отчаяния, это видится затравленному обществу как неизбежное долженствование тех немногих, которых обычно называют недовольными, несогласными, как ранее их же именовали юродивыми, а ныне — психически несостоятельными, ненормальными.

Впрочем, открестились от Ирины не все. В Нижнем Новгороде все же нашлось несколько десятков человек, отдавших дань памяти и уважения погибшей. Это внушает некий осторожный, сдержанный оптимизм.

Этой политической осенью в Россиюшке открылась дорога в ад. Она всегда была раскрыта для тех, кто понимает толк в метафизике определенных сфер. Но никогда доныне эта дорога не делалась столь коммунально-доступной, столь открытой для всех.

Самое главное, что за всей этой черной воронкой, за всей этой русской бездной — ничего нет, абсолютный ноль, пустота. Которые на поверхности лишь отражаются обманчивым мреяньем псевдосмыслов, порождающими излишние движения, некую призрачную суету, ошибочно принятую за жизнь.