Анна Берсенева, писатель
Сколько снобы ни возмущались тем, что Виктор Пелевин методично пишет по книге в год, сколько ни выдвигали на сей счет конспирологических теорий о его кабальном договоре с издательством, а читатель привыкал себе, привыкал, да и привык к тому, что к началу осени этот выдающийся писатель предлагает современникам свою версию того, что было важного и неважного в прошедшем году. И каждый раз предлагаемая им для осмысления «тема года» оказывается неожиданной.
Нынешний сентябрь, который Пелевин встретил романом «Непобедимое солнце» (М.: Эксмо. 2020), не стал исключением. Все думали и гадали: каким образом он откликнется на пандемию ковида? Ведь она накрыла человечество в то время, когда у писателя еще было время вплести ее в роман. Впрочем, казалось вполне возможным, что он вовсе ее проигнорирует.
Не проигнорировал: есть в новом романе пандемия, как же без нее. Но... не как нечто, достойное сколько-нибудь глубокого осмысления, а как досадный баг, ошибка, допущенная создателем современного мира по собственной неопытности - как следует из неожиданного финала, извинительной. Такое явно принципиальное нежелание осмыслять событие, которое вот уже полгода занимает умы и разрушает здоровье миллионов людей, вполне объяснимо. Достаточно ознакомиться с материалами о том, как проходила пандемия «испанки» в 20-е годы прошлого века, чтобы убедиться: не только эпидемиологические алгоритмы давно изучены, но и реакция наших современников практически ничем не отличается от реакции людей, столкнувшихся с аналогичным событием сто лет назад. Те же отрицатели разной степени агрессивности, те же паникеры, те же ответственные или бездарные политики и тот же подвиг врачей... Пелевину добавить нечего, и это лишь в очередной раз демонстрирует, как существенно отличается он от множества авторов, наперебой бросившихся философски осмыслять то, что требует не сложной философии, а лишь практических действий в соответствии с простым здравым смыслом.
Интересно, что вскользь упомянутая пандемия стоит у Пелевина в одном ряду со множеством других явлений и понятий, без которых, кажется, невозможно представить себе современный мир. Травма, триггер, личные границы, осознание - каждый может продолжить этот актуальный ряд. В романе же при упоминании любого из этих терминов сразу включается та самая пелевинская ирония, за которую его любят читатели.
Вот он мимоходом усмехается над модной тягой к феминитивам: «Я остановилась у двери и уставилась на него как баран. Как баранка, поправили бы меня боевые подруги - но здесь я не соглашусь, поскольку слово «баранка» намекает, что я пыталась заинтересовать его своей дырочкой».
«Мы сегодня все такие - вместо того, чтобы инвестировать в носители типа религий или компакт-дисков, просто юзаем сервис типа «дизера» или «осознанности». Такой нетфликс духа, где все без исключения подписаны на индивидуальную избранность. <...> Бирка со словом «эксклюзив» - необходимое условие массовых продаж».
«От горя я выпила банку красной кока-колы с сахаром, что в сегодняшних культурных условиях эквивалентно штофу водки у Достоевского».
Кстати, достоевских и толстых назначает теперь автор культурных обзоров в СМИ, «седомудый либертен-маркетолог, чей совет был бы бесценен при подборе анальной пробки».
В романе «iPhuck 10» Пелевин подробно разбирал современное состояние умов с его знаковыми понятиями. В «Непобедимом солнце» он смотрит на эти понятия как на отработанный, не стоящий внимания мусор, который уже взвешен им и найден слишком легким. Если же упоминает какие-либо из них в диалогах, то диалоги эти сразу же начинают походить на известную беседу из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова: « - Хамите, парниша, - лукаво сказала Эллочка.- Хо-хо, - втолковывал Остап».
Не стоит удивляться, что современные социальные теории излагают в романе главным образом полезные идиоты, специально приглашаемые на яхту AUrora, где волей собственной интуиции оказывается главная героиня Саша Орлова. Задачей этих разговоров является всего лишь создание белого шума, делающего неощутимыми вибрации Непобедимого Солнца - камня, а вернее, проектора, создающего всю нашу реальность. Сама же Саша, тридцатилетняя московская блондинка из числа тех людей, о которых говорят, что у них позади большое будущее (в ее случае, впрочем, даже и не особенно большое), добирается до Непобедимого Солнца в своем путешествии, цель которого - понять, как устроен мир, кто его создал, как создал, зачем создал и что лично ей в этом мире делать. Людей, проводящих свою жизнь в подобных размышлениях, на земле не многим меньше, чем блондинок, и цену такого рода исканиям Саша понимает:
«Вот мой папа. Он точно так же копает лопатой, только без всяких вопросов и ответов. Просто по денежно-макаронной части. В конце концов, чем кончается любой успешный духовный поиск? Да тем, что человек говорит: «Ага!» - и дальше живёт обычной человеческой жизнью из секунды в секунду, ни на чем особо не залипая. <...>И умирает потом так же. Просто великих вопросов у него больше не остается. Так их и у моего папы нет. И в чем разница?».
Однако беспощадное здравомыслие не мешает Саше отправиться в решающее путешествие «туда не знаю куда», которое и приводит ее к разгадке Вселенной - Непобедимому Солнцу. Путь ее при этом причудлив не только экзистенциально, но и географически - из Москвы до Стамбула, Кубы, Канар, Таиланда. Да и диапазон встреч поражает воображение: Пелевин создает для Саши чрезвычайно насыщенное ментальное пространство, в котором умещаются не только корпоративные анархисты и трансгендерные архаты, но и римские императоры Каракалла и Элагабал. Собственно, он и всегда так делал, в этом смысле Саша не является для него исключительной героиней, хотя и выглядит по-человечески особенно симпатичной со своей прямотой, порядочностью, интересом к людям и интеллектуальной честностью.
Однако при всех этих качествах Саша - абсолютная художественная условность, что Пелевин не только не скрывает, но даже подчеркивает; свидетельства рассыпаны по всему тексту. Она не то чтобы слишком умна для блондинки - сексизма по отношению к женщинам автор не выказывает, даже наоборот, и Сашины меткие замечания вроде: «Во что еще я верю? Ну, в деньги, конечно. В деньги верят вообще все, кто ходит по магазинам - в этом самая сердцевина научного мировоззрения», - вызывают полное доверие к ее интеллектуальным способностям. Однако московская девочка за свои тридцать лет физически не успела бы прожить такую жизнь, которая позволяет ей учитывать в своих мыслях те явления, которые учитывает Саша. Ну не прозвучит у такой девочки в голове строчка «что тебе снится, крейсер Аврора» при виде одноименной яхты в стамбульском порту; она просто не слышала этой песни. Не поверю, что Пелевин этого не понимает. Значит, он делает подобные многочисленные знаки не просто заметными, но демонстративно заметными с какой-то художественной целью. Думаю, именно для того, чтобы читатель не отвлекался на психологические характеристики, которых в романе нет вообще, а концентрировался бы на прекрасных, абсолютно пелевинских обобщениях. Это действительно требует концентрации, поскольку они имеют свойство ускользать от реферирования, с помощью которого обобщения обычно усваиваются.
Одно из них, например, высказывает Саше мертвый мальчик: «Мы смотрим сквозь тебя на мир. Пока это продолжается, ты думаешь, что живешь. Ты видишь и слышишь для нас. Ты - это все прежние люди, глядящие в окна твоих чувств». Другое - загадочная женщина Со, которую Саша встречает в Айя-Софии и которая сыграет решающую роль в ее судьбе: «Мудрость была в этом мире. Она жила в этом храме. Но теперь она испарилась без следа. Каждый век должен искать ее заново, и каждый человек тоже...».
Ускользающий полет таких мыслей - а их гораздо больше, чем знаков условности героев, - придает роману ту живую стройность, которой он лишен композиционно. Дело в том, что мистический путь, который в финале приведет Сашу к тому, что она будет вынуждена перевоссоздать Вселенную по собственному разумению, иначе наш мир погибнет по воле Непобедимого Солнца, - пролегает в том числе и через жизни римских императоров. Истории Каракаллы и Элагабала, их отношений со вселенским проектором не просто составляют огромную часть текста - без них роман распался бы и концептуально, и сюжетно. Пелевин сильно рискнул, построив его таким образом. Понятно, что оценки вроде «не увлекло» относятся к области столь субъективной, что о них не стоит и упоминать. Однако если кого-то из читателей - как, например, меня - римская часть оставила равнодушным, восполнить это будет нечем. Просто не хватит в этом романе всего остального повествовательного массива, чтобы перевесить однообразную вялость этой императорской истории. Да, она показалась мне именно однообразной, вялой и вторичной. Даже мистические маски Солнца и Луны, связанные со вселенским проектором, при всей своей очевидной романной уникальности почему-то выглядят знакомыми. Не говоря о подробно прописанной повседневной древнеримской жизни - она уж точно знакома или с ней не сложно ознакомиться по любому историческому нон-фикшену, в котором она будет описана примерно так же, как в «Непобедимом солнце».
«Римская» часть громоздилась передо мной подобно тяжеловесной рукотворной глыбе, не позволяя полностью погрузиться в этот роман как в живую интеллектуальную стихию, каковой являются все пелевинские тексты. Так что я завидую читателям, которым понравится и она; такие наверняка будут.
Как будут и те, кому понравится, мягко говоря, простенький финальный вывод, сделанный Сашей: «Потому что Непобедимое Солнце нашего мира - вовсе не какой-то черный камень, который то ли был, то ли нет. Это женщина. <...> Мы все спасаем наш мир. Спасаем его каждый день, просто вы не знаете. Даже тогда, когда не рожаем детей - а только уравновешиваем жестокую и тупую мужскую волю, мечтающую наделать во всем дыр, а потом разорвать все в клочья». Меня же, по правде говоря, такой финал заставил взглянуть на обложку: а это точно Пелевин написал? Да, он... Ну конечно, он! Вы, милые дамы, тихой сапой превратили мир в какой-то партком 2.0, установили в нем ханжеские правила, настаиваете на том, что он состоит из травм, триггеров, осознания и прочего примитива, в клочья рвете любого, кто попытается сказать, что мир вообще-то устроен ускользающе сложно? Ну так нате вам финал, напоминающий эталонные образцы соцреализма. И попробуйте утверждать, что это плохо. Уверен, никто не осмелится.
Великий иронист этот Виктор Олегович Пелевин!